И Эльборус на юге... - [2]
А между тем в ленинградском музее есть одноименная литография Вебеля, относимая к 1834 году и гораздо менее известная[3]. Сперва может показаться, что она совершенно идентична работе Тимма. Но, вглядевшись, отмечаем: деревья здесь гораздо ниже, а строения даны с большими подробностями.
Сопоставим макет с рисунками. И тогда станет бесспорным: «чердачное окно» — это мансарда с балконом, силуэт за ним — боковая стена и крыша мезонина, купол справа — крыша винтовой лестницы. От источника действительно можно увидеть большой дом, но не весь, а лишь часть торцового фасада. Колонны же, увенчанные фронтоном, принадлежат другому строению, стоящему между большим домом и оградой. Какому?..
Еще один документ извлекается из архивных запасов: старинный план Кисловодска[4]. Привести чертеж к иному масштабу было уже делом нехитрым. И когда прямоугольник, черченный в 1829 году, совпал с контуром сегодняшнего дома № 3 по улице Коминтерна,— все стало ясным до конца. Большой дом всегда был обращен к источнику торцовым фасадом. Однако перед ним находилось строение поменьше. Его-то мы и видим на литографиях.
Усадьба Реброва
Пожалуй, пора назвать одно имя.
Большой дом был частью обширной усадьбы первопоселенца этих мест Алексея Федоровича Реброва[5]. «В разных местах Кисловодска выстроены многие частные домы, из коих главнейшие и ближайшие к источнику суть: домы Реброва...» — отмечалось в 1827 году[6].
Застройка Кавказских минеральных вод в начале XIX века — эхо торжествующего классицизма в архитектуре обеих столиц, отголосок тысячеколонного Петербурга и послепожарной Москвы с ее барскими особняками. Вдоль пятигорского бульвара выстраиваются строгие портики. Изящные ротонды с ажурными балюстрадами взбегают на Горячую гору. А надо всем этим на месте просмоленного маяка казачьего пикета появляется белокаменная Беседка Эола.
«Дом княжны Мери», главный фасад. Макет работы Ю. А. Аргамакова. 1972. Кисловодский краеведческий музей «Крепость».
То же, торцовый фасад.
Источник Нарзан в Кисловодске 1834 (?). Автолитография Вебеля.
Центром Кисловодска был Нарзан. Здания, возникшие вокруг него — ресторация и усадьба Реброва,— составляли продуманный ансамбль. Стройные колонны большого дома на холме, балкон и окна мезонина — первое, что видел путник, подъезжая к полосатой будке шлагбаума. У самого источника его встречали классические линии фасадов остальных домов усадьбы и возвышающиеся надо всем сдвоенные колонны ресторации. Ресторация была монументальной и торжественной. Усадьба — уютной и манящей. Обрамленное юной зеленью, все это воспринималось как единое целое — Кисловодск.
«Я спустился с горы и, повернув в ворота, прибавил шагу»,— читаем в романе. По плану усадьба имела только одни ворота, обращенные к Нарзану и ресторации. Их-то и видим мы на рисунках.
Центр Кисловодска резко изменился в 1858 году, когда Нарзанная галерея приняла в себя источник и заслонила старинную усадьбу. На рисунках и фотографиях последующих лет — длинное здание в псевдоготическом стиле, а за ним, там, где должны быть ребровские дома,— густая зелень разросшегося сада. Вот почему «дом княжны Мери» обычно рисовали и фотографировали лишь вблизи, от угла парадного фасада, крупным планом. Непривязанность дома к известным ориентирам на этих изображениях и породила впоследствии споры о расположении его относительно источника...
Кавказские фотографы прошлого века были мастерами своего дела. Они снимали не спеша и работали на совесть. Истинные художники и заядлые путешественники, они заслуженно получали почетные медали Русского географического общества и Парижских выставок изящных искусств. Федор Николаевич Гадаев не зря жил рядом с «литературным» домом. Уж он-то знал, как и когда его фотографировать. Поздней осенью 1890 года, когда листья с деревьев облетели и первые заморозки прихватили влажную почву в ребровском саду, в один из солнечных дней Гадаев взял в левую руку тяжелую деревянную камеру и, придерживая правой громоздкий штатив на плече, поднялся на Казачью горку. Отсюда-то, улыбнувшись непонятливости конкурентов, он и сделал свой снимок: за зубчатой галереей, среди обнаженных стволов тополей четко белеют колонны особняка.
Эта редчайшая фотография, найденная в московском книгохранилище[7], позволила убедиться в безупречности планов и рисунков начала XIX столетия.
Где поселился главный герой?
«Найми квартиру рядом; мы будем жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская, а рядом есть дом того же хозяина, который еще не занят... Приедешь?..
Я обещал — и тот же день послал занять эту квартиру».
Итак, рядом, того же хозяина. Это мог быть любой из флигелей усадьбы.
«...В ресторации, построенной на холме, в нескольких шагах от моей квартиры, начинают мелькать вечером огни сквозь двойной ряд тополей; шум и звон стаканов раздается до поздней ночи».
Указание на близость ресторации уточняет адрес печоринского дома. Это — один из двух флигелей, расположенных справа и слева от ворот. Но который?
