И даже когда я смеюсь, я должен плакать… - [123]

Мойше и Эли уложили в «Кадиллак» Мишины чемоданы, чертежи эко-клозета и маленький радиоприемник тоже там. Мише вдруг приходит в голову, что, куда бы его не забросило, они всегда его сопровождают, чертежи и радиоприемник. Он пожимает руки Эли и Мойше, обменивается с ними словом «шалом».

Вскоре автомобили доезжают до шоссе. На указателе написано латинскими буквами и на иврите: «Беэр-Шева — 28 миль».

Машины направляются к этому городу, песчинки снаружи проникают внутрь «Кадиллака» через кондиционер. От шарафа нет спасения, хорошо, что у Миши удобная куртка. Как и по пути от аэропорта в Багдад, вдоль дороги много пальм, некоторые со спелыми финиками. Раньше он их никогда не видел, а здесь, на Востоке, уже успел наглядеться.

— Итак, мы едем в Беэр-Шеву, — говорит Миша и смотрит, улыбаясь, на Израиля Берга. — Или в Димону. Насколько я себе представляю.

— Что же вы себе представляете, профессор Волков?

— Известно, что в Димоне, — говорит Миша, — ваш исследовательский ядерный центр.

Он видит номер на запястье старика, и ему снова становится очень грустно, потому что это напоминает ему о 6 миллионах убитых евреев. Один из тех, кто выжил, думает Миша, сидит рядом со мной, я в его стране, в крошечном Израиле, с таким же именем, как и у него. Весь Израиль всего 420 километров в длину и максимум 100 километров в ширину. В 1948 году решением Генеральной Ассамблеи ООН после бесконечных препирательств эта земля была отдана евреям, чтобы и у них было собственное государство. От хамсина у меня во рту все высохло, и глаза жжет, и весь я размяк от пота, но я ничего не боюсь. В первый раз в жизни у меня нет страха. Разве это не странно?

3

Хотя, думает Миша, я в первый раз в жизни не чувствую страха, израильтяне, конечно, едва ли будут поливать меня шоколадом и поднимать тосты в мою честь, не для того они меня похищали. Людям спасают жизнь только тогда, когда в них нуждаются. Вероятно, профессор Берг думает о том, что мне известно о разработке атомной бомбы в Димоне под Беэр-Шевой. По-видимому, все это так секретно и сложно, что и настоящий Волков не все об этом знает, но многое он все же знает, поэтому и я должен, если они принимают меня за Волкова, кое-что знать, а так оно и есть, потому что я читал об этом книгу. Я прочел много книг, и это нередко мне помогало.

Начну-ка я совсем осторожно, думает Миша. Обливаясь потом, он жадно ловит воздух, время от времени отхлебывает тепловатую минеральную воду из большой пластиковой бутылки и задумчиво говорит как бы про себя:

— В библейские времена был один человек, которого звали то Самсон, то Симеон, — по-древнееврейски Шимшон. Это был человек, наделенный сверхчеловеческой силой, могучий воин, дар израильского племени, который дрался с филистимлянами… — Он обрывает свою речь и смотрит из окна на проносящиеся мимо финиковые пальмы, согнувшиеся под порывами горячего ветра пустыни, и ждет, чтобы старый Берг что-нибудь сказал.

Израиль Берг тихо говорит:

— Самсон, да, о нем много сказано в священных книгах. Но я внимательно слушаю вас, профессор Волков. Вы ведь хотите мне что-то сообщить, как я вижу.

Ну вот, уже подействовало.

— У этого Самсона, профессор Берг, была возлюбленная. Ее звали Далила, и была она филистимлянка. Известно, что любовь ослепляет. Источником необыкновенной силы Самсона были волосы на его голове, как сказано в священных книгах. И вот Далила однажды, когда Самсон спал, отрезала ему волосы: после этого он стал слаб, как мышь, и филистимляне легко смогли взять его в плен. Так, господин профессор Берг?

— Да, — подтверждает он, и шесть тысячелетий понимания и терпения отражаются в его покрасневших от шарафа, воспаленных глазах.

— Ну вот, — говорит Миша, — тогда все было так же, как и в наши времена. Филистимляне пытали Самсона и выкололи ему глаза, они выставили его в храме в Газе на потеху людям, и многие смеялись над слепым Самсоном, когда он брел на ощупь, и ему дали крутить колесо, — это особенно понравилось филистимлянам, и они смеялись еще больше. Человек, которому выкололи глаза, крутит колесо, — это ведь настоящий аттракцион, где можно повеселиться, вход был свободным, женщины брали детей на руки, чтобы им было лучше видно.

— Да, — говорит профессор с номером на запястье. — Это была страшная травля.

— А теперь мне хочется вспомнить другую историю, описанную в священных книгах, — говорит Миша и думает: возможно, я начинаю слишком издалека, но так легче сохранить пути к отступлению. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, и он продолжает: — А именно, историю еврейской крепости Масада. Эту крепость римляне осадили, а защищали ее 960 евреев. Римляне потребовали, чтобы защитники крепости сдались. Но осажденные евреи — кажется, их называли зелотами, — отказались сдаваться, они решили, что лучше умереть. И все они покончили с собой. Такая вот трагическая история, профессор Берг, но жизнь — это дело, которое не каждому по плечу.

— Да, не каждому, — говорит старый профессор еще тише.

— А теперь я хотел бы вернуться к Самсону, — говорит Миша. В первый раз в жизни он уже два часа не сопит, благодаря шарафу, который так иссушил его слизистую, что ни о каком сопении не может быть и речи. — Так вот, Самсон в отчаянии взмолился Всевышнему: «Я знаю, Боже, что я должен умереть, но сделай так, чтобы я умер вместе с филистимлянами.» И тут к нему вдруг возвратилась его необыкновенная сила вместе с внезапно выросшими волосами, и он походя смел колонны храма, и крыша рухнула и погребла под собой его и всех его врагов. — Миша пьет тепловатую минеральную воду из пластиковой бутылки и стирает пот с лица и затылка, который тут же выступает снова, смотрит на старого профессора и говорит: — Эти истории я вспомнил только для того, чтобы подойти к тому, как с осени 1964 года и до весны 1965 года политическими лидерами Израиля, среди которых был тогдашний премьер-министр Леви Эшкол, в штаб-квартире вашей спецслужбы Моссад, под Тель-Авивом, обсуждался вопрос о том, быть или не быть израильскому ядерному оружию, и если быть, то когда. Тогда Советы вооружали и своей экономической помощью укрепляли силы арабов, так что над Израилем нависла смертельная угроза. А в те времена здесь еще были живы многие евреи из тех, что спаслись от массовых нацистских убийств, при Холокосте. Сегодня живы лишь немногие, такие, как вы, господин Берг.