И чувства добрые (К творческому портрету Михаила Бабкина) - [4]

А вот Бабкин от этой нашей животворной традиции не отказался. Именно они, обычные люди (и те драконы, что сидят в самых, казалось бы, простых ростовских душах), при столкновении с мощными, но, по сути дела, недочеловеческими «высшими» силами, порождают феерические сюжеты его рассказов. Рассказов таких маленьких, но таких емких.

И куда же стремятся сказочные драконы людской души? Да туда же, куда и все драконы, — в свободный полет. «Свобода» — вообще ключевое слово для понимания творчества Михаила Бабкина. Свобода быть человеком — то есть самим собой. Всегда и везде и вопреки любым, самым нечеловеческим обстоятельствам. Даже если это свобода от навязанного счастья («Везунчик»).

Собственно, по зрелом размышлении, и в том, самом первом «настоящем бабкинском» рассказе «Завтра» внешне легковесный, ернический сюжет закручивается именно вокруг этого понятия. С одной стороны, несвободность жизни по подсказке неизбежно оборачивается и смертью по подсказке. А с другой — трагически несвободный псих-пророк Митя, который запросто может выдумывать обстоятельства жизни других людей, но когда дело доходит до его собственной жизни, то он оказывается неспособен вырваться даже из сумасшедшего дома.

Это и завораживает в творчестве Бабкина: когда сквозь каких-то семь-восемь страничек текста — вроде бы фарсового — вдруг проглядывает высокая, философски-напряженная драматургия. И если проваливаешься в нее сквозь внешнюю оболочку рассказа — ей-богу, сердце екает и дух захватывает…

Но обратная сторона доброжелательности — суровость приговоров, выносимых Бабкиным своим персонажам, дракон из груди которых летит в ложном направлении. Расплата за отказ быть полноценным человеком — то есть свободным и независимым даже от псевдовысших сил — эта расплата с неизбежностью настигает в его рассказах любого.

Виктор Павлович из «Завтра» с телефонной трубкой в руке ждет смертоносного рассвета. Мафиозный персонаж из рассказа «Хранитель», отдавшийся под ангельскую опеку, приходит сначала к социальной деградации, а потом и к умственной. Все три заявления экс-прапорщика Дидрука из «Повестки» (и президенту США, и инопланетянам, и самому Господу Богу) с просьбой о насильственном наведении порядка в нашей распоясавшейся стране удовлетворяются, но при этом сам Дидрук вынужден собороваться наисрочнейшим образом.

Не требуя от своих героев ничего непосильного, Бабкин непреклонен в одном: надо везде и всегда оставаться человеком. И вести себя по-человечески со всеми. Будь то медальон Map из его «слимперовского» цикла, будь то наш соплеменник-бомж из повести «Гонец» — «давно не стриженный здоровяк, пузатый, бородатый, в синей линялой футболке и грязных потертых джинсах».

И тут следует указать еще на одну особенность творческой манеры Михаила Бабкина — на его юмор. Именно юмор, а не сарказм, не едкая ирония или ядовитая сатира, коими столь богаты просторы отечественной словесности.

Юмор, неизменно присутствующий в произведениях нашего автора, остается юмором именно потому, что начисто лишен высокомерия. Михаил Бабкин никогда не смотрит на своих героев сверху вниз. Для него «простые» люди его книг это не жалкие «Акакии Акакиевичи», из шинели которых вышел критический реализм.

Нет, юмор Михаила Бабкина совсем другого рода. Он в какой-то мере близок диккенсовской улыбке над персонажами «Пиквикского клуба». Бабкин никогда не унижает своих персонажей — даже жалостью! Даже когда его герои находятся в самом плачевном положении, он показывает их как гордых, самодостаточных людей:

«— А я и есть бомж, — невозмутимо ответил Агап, доставая из кармана ватника бинокль и нацеливая его на миловидную даму по другую сторону улицы. — И ничего в том зазорного не вижу. Вольный человек я! Э, какая цяця…» («Гонец»).

Именно на этой здоровой основе равноправных отношений «автор-персонаж» и базируется атмосфера доброжелательной шутливости, буквально пронизывающая тексты Михаила Бабкина.

Казалось бы, рецепт его произведений прост: доброжелательность, литературный талант плюс бурный поток фантазии, что просто-таки неудержимо рвется вперед. Но много ли у нас писателей, которые могут написать столь яркие и, не побоюсь этого слова, добрые книги, какие удаются Михаилу Бабкину?

Как там выразился гений, говоря о своих несомненных заслугах? «И чувства добрые я лирой пробуждал»? Воистину подобную оценку можно распространить и на творчество нашего фантаста! Доброта, в которой так нуждается современный — злой и задерганный — мир… Доброта, к которой так часто относятся с презрением те, кто считает себя высоколобыми мыслителями… Нет, без этой доброты все вокруг становится ущербным и малоинтересным. В том числе и «маленькая» жизнь, как живут обычные, «маленькие» люди.

К счастью для читателей, Бабкину дано поджечь серую обыденность искрой своего таланта. И эта обыденность не выдерживает, окружающее на глазах преображается:

«Город слегка трясло — это просыпались в недрах земли стоголовые гекатонхейеры. Но землетрясение никого уже не волновало. Потому что и драконы, и ожившие статуи, и полубоги Олимпа, и однорогие циклопы — все стояли и смотрели в небо. Предзакатное треугольное солнце бесстрастно заливало этот новый мир своими лучами: красными, оранжевыми, желтыми, зелеными, голубыми, синими, фиолетовыми. Всеми по очереди» («Забава»).