...и чуть впереди - [4]

Из окопа, оставшегося после войны, неожиданно вылезает орда «диких» и, вооруженная дерном и комьями земли, неожиданно нападает на отряд. «Диких», конечно, гораздо меньше, но они прекрасно понимают свои преимущества: не было случая, чтобы лагерные, понукаемые воспитателями, не давали деру.

— Быстрей! Быстрей! Бегом! — кричит Маша.

Они несутся, а за ними с боевыми воплями бежит жалкая кучка «диких».

И все-таки не зря Маша прыгала с трамплина. Она вдруг резко оборачивается и с криком: «Футболисты, за мной!» (почему именно это ей пришло в голову, она так и не поняла) — кидается на «диких». Мальчишек уговаривать не надо. С криком «Ура!» они несутся на обидчиков. Те улепетывают со скоростью антилоп, хоть их уже никто не преследует. Только отбежав на порядочное расстояние, один из «диких» орет:

— А у вас вожатая сумасшедшая!!!

Мальчишки рвутся в погоню.

— Не стоит, их же меньше, чем нас, — деловито говорит Маша.

Оставшуюся часть пути на Машиных руках висят уже мальчишки.

— А здорово мы их!..

— Как драпали!..

— Мы бы их, как козявок!..

— Я одному дерном по ноге попал…

— Все целы? — спрашивает Маша.

— Все.

— Купчинкин, ты цел?

— В порядке.

— Иди сюда, чтоб я тебя видела.

На обед, к счастью, не опоздали. Только вошли на территорию — горн.

— Быстро мыть руки и строиться…

И все же этот нескладный Купчинкин сделал свое черное дело. Маша обедала, когда к ее столу подошла начальница и многозначительно сказала:

— После обеда — летучка.

С какой стороны ждать беды, Маша не знала. Летучка началась с речи начальницы:

— Бежит по территории взмыленный Купчинкин. Спрашиваю, в чем дело. И он восторженно — понимаете, восторженно! — говорит, что они во главе с Марией Игоревной устроили драку с местными хулиганами… Мария Игоревна, вы понимаете, что вы делаете?

— Да не было никакой драки и никаких хулиганов! — взмолилась Маша. — Просто два с половиной человека местных ребят… или, может быть, дачников, не знаю… кидали в нас дерном. Ну не бежать же было?

— Какую-то чепуху вы говорите. Как это может быть два с половиной человека? Что это значит «с половиной»? Вы меня тревожите, Мария Игоревна.

Виктор Михалыч умирает со смеху, Маша просто боится смотреть в его сторону, так же как боится, что возьмет сейчас и скажет вдруг: «Это вы меня тревожите, Нина Ивановна». У нее просто на кончике языка это вертится.

— Я советую вам задуматься, — сказала на прощанье начальница.

Каким-то образом слух о том, что Машу ругали, проник в мальчишескую спальню. Маша услышала обсуждение этого вопроса, когда вошла в свою комнату:

— Ты, Купчинкин, или псих ненормальный, или предатель. Понял, кто ты?

— Да я же…

— Оправдываться будешь в милиции. Вот как дам сейчас по тыкве.

— Мальчики, прекратите. Он же сказал правду, — Маша заглянула к ним в спальню. — Все умылись?

— Все!

— Спать. И никаких споров.

— Расскажите что-нибудь, а?

— Ребята, устала, спать хочу…

— Ну, пожалуйста.

— Ну чего ты, Купчинкин, пристал. Спать человек хочет. А вечером расскажете?

— Да. Обещаю. Спать. Полная тишина.

Маша действительно очень устала и хотела спать. Прилегла, только прикрыла глаза и тут же провалилась в сон. Проснулась она оттого, что в спальне мальчиков громко разговаривали.

— Вожатая у нас — классная! Она с нами всегда заодно, — рассказывал кому-то Андрюшка Новиков.

— И не злая совсем. И после отбоя рассказывает. Она не хуже тебя умеет…

— Да? А вы, как последние бабы, уже раскисли?

— Что ты, Лобан, она и тебе понравится.

— Посмотрим.

Новый какой-то голос. Ага, видно, приехал тот самый Лобанов, которого Маша так боялась, еще не увидев ни разу. Пришлось подняться и войти в спальню.

— Что за шум, ребята?

— Лобан приехал, — сказал Купчинкин.

Мальчишки не спали, сидели в постелях.

— Это ты Лобанов? — доброжелательно спросила Маша у новенького — низкорослого смуглого черноволосого мальчика.

— Хотя бы.

— Меня зовут Мария Игоревна.

— Очень приятно, — дурашливо раскланялся мальчишка.

Лицо его Маше не понравилось. Жесткое, нагловатое лицо с неопределенно кривящимися губами.

— Ну, располагайся…

— Не беспокойтесь. Я тут все получше вас знаю.

— И побыстрей, — прикрикнула Маша, — сейчас обход будет.

— А вы уже испугались? — едко спросил мальчишка.

Было ясно, что с приездом Лобанова для Маши кончилась спокойная жизнь. Она вдруг почувствовала себя младше этого мальчишки. Ей вспомнился парень из параллельного класса, который однажды вот так же едко и спокойно передразнил ее на комсомольском собрании. Правда, тогда он получил по заслугам от Машиных одноклассников. И все-таки он был ровесником. А этот…

— Чего ты, Лобан, ложись, а то Марии Игоревне опять влетит, — примиряюще сказал Андрюшка.

— С каких это пор вы боитесь, что им («им» подчеркнул) влетит?

— Она хорошая, — чистосердечно ляпнул Купчинкин.

— А я не умывался еще, — сказал Лобанов и начал демонстративно искать в чемодане полотенце.

— Почему не оставил чемодан в кладовой?

— Закрыто было.

Маша была абсолютным нулем для этого Лобанова. Приказывать ему нельзя, он не послушает, получится, что ее приказы вообще можно не выполнять. Это она почувствовала, но заискивать не хотела. Интересно, что бы по этому поводу сказал Макаренко? Макаренко был старше. И потом, он был мужчиной. Кричать бесполезно. Уступить — тоже.