И бывшие с ним - [30]

Уваровские ребята — смелы были: команда! — выскочили под самые качели. Налетала доска с девчонками, Юрий Иванович был подхвачен сильным Леней, брошен вслед пролетающей доске. Вцепился в веревку, его мотнуло вверх. Удар в бок, то налетел рукой кто-то прыгнувший следом. Доска завиляла, визг — и Юрия Ивановича сбросило на спины сбитых с качелей девчонок.

Он откатился, вскочил, и тут ударили под ребра, крепко. Он оглянулся, уж дрались вокруг. Напавшие кричали: «Сади городским!»

Девчонки побежали, рассыпались. Уваровские и местные, сшибаясь, очутились за селом. Местные отстали, уваровские, хрипло дыша, спустились по берегу разреза.

— Следы! — закричали впереди.

— Девки от нас бегут! Эта чур моя!

Побежали! Отошел прибрежный лес, обнажился песчаный берег. Под ногами Юрий Иванович увидел четкие следы босоножек.

След выходил на траву, пробивал краснотал.

Вот она сбросила босоножки, пошла босиком. Юрий Иванович, споткнувшись, упал лицом в след ее маленькой ноги. Сквозь холод песка, сквозь запахи лиственного тлена проникал запах розового мыла и краснотала.

Ребята впереди зажгли пучки прутьев, Юрий Иванович видел движение огней, они потеряли след в травянистой ложбине. Юрий Иванович свернул, обходя огни и крылатые тени, и скоро вышел на ее след: почувствовал его. Развернулась на небе неслышная зарница, пронизанная красными искрами. Умолкли лягушки и коростель на луговине за кустами; в этом кратком оцепенении мира Юрий Иванович услышал стук своего сердца. Сонное попискивание стрижат над головой, в норах берега, и далекий женский голос — пела, звала ли? — чудилось ему.

Он вышел на широкий песчаный язык, увидел ее, Калерию Петровну, и отступил под дерево. Она кружилась, замирала над водой, любуясь своим большеглазым скуластым лицом, высокой шеей. Взмахивала плавно руками, вытягивалась, парила над водой. Ударила рукой по воде, отбежала, теперь ее движения стали смиренны и просительны. Встала на колени перед брошенными на песок босоножками, протягивала руки, просила. Вскочила в гневе, оскорбленная, бросилась прочь — и дернулась, будто ее удерживала привязь. Стояла, с напряженной спиной, чуть повернув голову, слушала: молили, клялись любить ее одну. Она смилостивилась, повернула к своим босоножкам, но вновь ее вспугнули — словом?.. Жестом? Она беспомощно закружила, как на привязи, бессильная что-либо сделать с собой, зависимая.

Позади легкие огни, догоняли ребята. Юрий Иванович в боязни, что увидят Калерию Петровну, вышел из тени. Она не смутилась, поманила: подходи. Когда же долетели голоса ребят, она благодарно подхватила его своей горячей рукой и быстро повела прочь.

Их плечи коснулись, Калерия Петровна медлила оторваться, они были заворожены их слаженным шагом. Взволнованная их быстрым, ритмичным движением — касаниями, Калерия Петровна пошла в танце, поводя плечами и придерживая руками приподнятую перед собой юбку. Юрий Иванович радостно принял игру.

Выскочили на твердь заматеревшего песка, понеслись вприпрыжку. Летел вырванный носками песок. Не замедляя шага, Калерия Петровна переместилась лицом к нему, положила ему руки на плечи. Он соединил руки у нее на талии. Они завертелись на месте.

— Еще! Еще! Еще! — твердила она.

В небе налилась голубая ягода, лопнула и растеклась. Лицо Калерии Петровны с черными глазницами, черные кучи кустов, под ногами провал разреза.

— Ой, выведи меня! Выведи из кружения, я пьяна! — говорила она.

Удерживая друг друга, они сошлись глазами в глаза. Смешалось их частое горячее дыхание.

— Кто?.. — выговорил Юрий Иванович. — Кто первый спляшется?

Отскочив, он остался стоять на одной ноге. Носком второй сильно ударил о песок и затем сделал каблуком «ковырялочку», так яростно, что вырванный песок хлестнул ее по юбке.

— Кто первый спляшется? — легко подхватила она. Подбоченилась и ударила о землю всей подошвой присогнутой ноги.

Вновь, радуясь своей легкости и слаженности, они поскакали, держась лицом друг к другу. Вновь завертелись на месте — она, придерживая руками юбку, у Юрия Ивановича одна рука вбок, другая на затылке.

— Еще! Еще! — твердила она.

Юрия Ивановича кинуло на песок, шла кругом земля. Над ним кружилась Калерия Петровна, завораживающе раскачивалась ее юбка. Подбрасывала и опускала сложенные на груди руки — «ляльку» играла.

Не дождались они Лохматого на разрезах, Юрий Иванович, влюбленный в учительницу с ночи под зарницами, налетевшими из-за лесов, чтобы ему открылась ее красота и ее слабость, глядел с тайной нежностью и жалостливостью, как запнется она вдруг на слове, вскочит и просит пристать — послышалась бегущая за деревьями машина. Выскочит на берег, глаза шалые, а вернется, глядит, как девчонка. У костра ей делать ничего не давали, сыпалось у нее из рук.

Осенью ее отца парализовало, положили в больничку к Федору Григорьевичу; Лохматый стал жить у нее в открытую — в железнодорожном поселке, в одном из домов довоенной постройки, называемых итээровскими, приземистыми, из тесаного песчаника. Летом крыльцо с каменными ступенями оплетено вьюном, под окнами цветники. В итээровских домах жило деповское начальство, машинисты, передовики, директора и некоторые учителя железнодорожных школ. Внимание парнишки из итээровского дома к уваровской девочке означало приближение к жизненному успеху, ее простодушная бабка могла поощрять ухаживание парнишки словами «итээровской барыней будешь».