И бывшие с ним - [12]

Ну чего они развели? Ведь все понимают, что Вера Петровна годы была влюблена в Васю. Саша глядел на остывший кусочек мяса. Заяц перед духовкой шесть часов провел в гамзе.

— Рука бойцов держать устала! — возгласил Леня.

Вася обошел стол, поцеловал руку Вере Петровне. Своей голой рукой она обхватила большую голову Васи, поцеловала в лоб.

Завозились, застучали вилками. Заяц оказался пресным и волокнистым. Саша положил себе помидоров со сметаной. Нынче он впервые ел помидоры.

Старушка-домработница заставила стол блюдами с пирожками, с хворостом; торт плыл нарядный, как фрегат. Вера Петровна внесла хрустальный сосуд, стянутый серебряным ободом.

— Глинтвейн, ура! — закричали со всех сторон. — А корицу, корицу не забыли?

— Напиток любви, — с улыбкой сказала Вера Петровна. Выдернула розу из букета. Своими длинными, в перстнях пальцами обрывала лепестки, сыпала в вино. — Ароматы возбуждают любовь.

Вера Петровна сходила к телефону, поманила:

— Вас, Саша.

Саша с сомнением поглядел в одно, в другое лицо: шутят здесь над новичками? Ему кивали: иди, иди.

Телефон стоял в коридоре под обнаженной женской фигуркой. Саша включил свет. Бронза потеплела, в ямочках по углам губ спокойная улыбка. Под рукой девушки картина как окно в яркий день. В золотой чаше бухты лепестками лежат украшенные флагами суда…

— Salve, Александр! — раскатисто проговорил мужской голос. — Агрикола тебя приветствует в Риме. Что нового на нашей далекой родине, юноша?

Маринист звонит из больницы. От Лени Саша знал: затеянная в пятидесятых годах игра в римские нравы придавала форму отношениям молодых людей со здешним домом. Молодые люди явились завоевывать Рим. Герои рождаются в провинции, умирают в Риме. Вера Петровна матрона, у мариниста роль Агриколы, он в Риме давно, разбогател, укоренился, влиятелен.

— О, Агрикола, на родине всяка всякота, — ответил Саша. — Сейва течет, потихоньку копит пруд. Из центра в Черемиски ходит «Икарус», область подарила… шибко у них чадил. Федору Григорьевичу дали деньги на ремонт больницы, он заложил фундамент для нового роддома. Сейчас старика трясут, за него пристает одна Калерия Петровна.

Маринист издал носовой звук, в котором слышалась добродушная улыбка — довольный, должно быть, ввернутым Сашей словом: пристает, то есть заступается. Милое с детства слово, память о ребячьих стычках на уличной канаве в сумерках при игре «Кот в погребе».

— Станете докладывать за столом уваровские новости, о Калерии Петровне пропустите, — сказал маринист. Пропала раскатистость в его голосе, слышалась боязливая просительность. — Уж не проговоритесь, Саша, пожалуйста. — Вновь издал свой густой носовой звук, вышло теперь жалобно, он услышал себя и, вдохнув всей грудью, раскатисто продолжал: — Помните: первый бог у земляков, у друзей — бог верности. Как его называли римляне? Бог клятвы и верности, покровитель гостеприимства. Юпитер или Геркулес?.. Почаще, Саша, приходите к Вере Петровне. Она к вам не переменилась, по-прежнему гостеприимна. Приходите, земеля.

Саша вернулся за стол. Выпили за его здоровье, называли Тацитом. Павлик, научный работник, и Юрий Иванович спрашивали, как принял его Агрикола и клялся ли молодой провинциал верности далекой Нарбонской Галлии?

— И трех лет не прошло, как наш молодой земляк Тацит в Риме. Набрал на форуме очки как судебный оратор, получил квартиру, — сказал Павлик.

— Квестуру он получил, — важно поправил Юрий Иванович. — Квартиру он получит следом за первой сенатской магистратурой.

— Получит… Мы, провинциалы, свежая кровь. Действуем энергично, в средствах не стесняемся. Еще рывок, и он в группе, введенной принцепсом в сенат. Принцепсу нужна команда, он делает сенаторами людей, проявивших понимание момента… — шамкал Павлик. — Ребята мы лихие: вперед, вперед, мы готовы топить паровоз банкнотами.

— Да, мы готовы… — мямлил в ответ Юрий Иванович. — Не то что эти римляне… А у тебя есть банкноты?

— Будут… Когда наш нарбонский земеля сделается членом жреческой коллегии. О, я всегда буду верен нашей далекой Patri… Тацит, где ты? Salve. Привет тебе! Что на родине?

Саша сказал об «Икарусе», о фундаменте, заложенном Федором Григорьевичем. Все были извещены о намерении Тихомирова отправить Федора Григорьевича на пенсию. Гриша получил телеграмму с категорическим предложением вступиться как депутат за Федора Григорьевича. А кто в Уваровске послушается депутата Моссовета?

Над столовым хрусталем витал образ отошедшего Уваровска: оркестр, составленный из членов семьи Тихомирова, оттащил жмурика «на гору» — хоронят в Уваровске под соснами на высоком берегу — и отдыхает перед вечерней, культмассовой работой, закусывает на берегу пруда — и вдруг хватает трубы и наяривает фокстрот. А танцы, танцы в клубе мелькомбината?.. Шерочка с машерочкой. Брюки-клеш, кепочка-восьмиклинка, папироса закушена.

Подсевший к Саше Юрий Иванович рассказывал, как впервые позванный сюда, в дом на Войковской, был потрясен красотой стола, горящим золотом багета, рассказом одного из гостей о ладьях из красного и зеленого льда, наполненных икрой, о лангустах, величиной с… — палец гостя походил-походил и остановился на Юрии Ивановиче, тогда щуплом парнишке, вообразившем, что лангуст — это зверь, должно быть, по созвучию с мангустой. Потрясен был Верой Петровной, туго обтягивал ее шелк, будто платье надето на голое тело, хотелось смотреть на ее оголенные руки и шею, кружилась голова, и глаза отводил, будто выдал ночное, стыдливое, что один про себя знаешь. Подобное испытаю, говорил Юрий Иванович, когда впервые опущусь в маске на морское дно, тоже промаюсь ночь, переживая видение подводной жизни — ее красок, тишины, свой детский страх перед толщей воды — сверху зеленой, а с исподу черной, куда тебя уводит и уводит дно.