И была любовь в гетто - [25]

Со Старого Мяста мы уходили каналами. Спустились в коллектор ночью. Вначале канал был довольно низкий, с полсотни метров пришлось шагать согнувшись, но потом… высокий удобный канал, можно было идти в полный рост, не боясь намочить оружие. Просто шикарная дорога. Вода бежала быстро, поэтому каждый держался за пояс идущего впереди. Только под люками следовало соблюдать тишину: наверху нас могли подкарауливать немецкие патрули. Так мы добрались до главного жолибожского коллектора. Там, чтобы переправиться через бурный поток, текущий из Жолибожа прямо в Вислу, нужно было держаться за веревку. Я справился без труда. Следующей была Целина, которая раньше шла за мной, держась за мой ремень, но при переправе через коллектор нам пришлось разделиться. Секунда — и ее подхватило течение. Я тогда был ловкий малый, но, пока удалось ее поймать и вытащить из воды, Целину унесло в сторону Вислы на добрых пять-шесть метров.

Вскоре мы подошли под площадь Вильсона, где нас ждали и помогли выбраться из коллектора. День уже был в разгаре, ярко светило солнце. Было тихо и спокойно. Мы не спеша отправились в четвертый квартал предвоенных кооперативных домов на углу Красинского и Сузина, где нас разместили в пустых, видимо, специально с этой целью приготовленных квартирах. Очень хотелось есть. Я схватил какой-то мешок и побежал искать Тосю, которая, после того как вышла из гетто, снимала комнату на улице Промыка у Глинских. Но Тоси там не было, квартира оказалась пустой. У пани Новаковской — садик ее дома на улице Свенчицкого примыкал к садику дома Глинских — тоже никого не было. Улица Промыка и соседние улочки обстреливались русской артиллерией с другого берега Вислы, это, вероятно, и заставило жильцов покинуть свои дома. Но, к счастью, они оставили ванны, наполненные водой, и подвалы, неплохо снабженные провизией. Я набил мешок чем попало, а при случае еще пристрелял свой новый ППШ, который мне дали, когда мы вышли из канала, но, конечно, постоянно промазывал, и вернулся в нашу квартиру. Мы наварили каши, сдобрили ее смальцем и наконец-то досыта наелись, потому что на Старом Мясте это не всегда удавалось. Витек, наш командир, дал нам увольнительные до вечера и сказал, что на следующее утро мы занимаем пост в полицейских домиках[60] между площадью Лелевеля и Потоцкой улицей.

Наш взвод стоял в последнем домике по Потоцкой. Вдалеке виднелось Пожарное училище, куда перебрались монахини из монастыря Воскресения Господня на углу Красинского и Столечной. Мы в нашем домике сменялись каждые двенадцать часов. Жильцов там, видимо, давно уже не было, и кто до нас занимал этот домик, неизвестно. Жуткая грязь, вонь и убожество. На нас немедленно набросились самые гнусные из паразитов — все возможные разновидности вшей. К себе в четвертый квартал мы возвращались, чтобы отоспаться. Днем приходила хозяйка квартиры, в которой мы расположились, пани Свенчицкая с двумя маленькими детьми. Она ставила на стол таз с ужасно горячей водой и приказывала мне какое-то время держать в нем голову. Когда я вытаскивал голову из воды, все вши плавали на поверхности; после этой процедуры пани Свенчицкая разрешала мне таскать детей на закорках. Для спанья в нашем распоряжении были пол и топчан, с которого хозяйка предусмотрительно сняла матрас. Уходила она, когда смеркалось.

Однажды к нам пришла Тося. Откуда-то она узнала, где мы, и с нами осталась. В нашей группе было человек пятнадцать. Видимо, постепенно разнеслась весть о еврейских повстанцах — к нам стали присоединяться евреи из ближайших окрестностей, среди них были муж и жена Киршенбаумы. Все разместились на первом и втором этаже.

И тут у меня был маленький — девятилетний — связной, которого мы тоже прозвали Воробей. Он все время старался держаться рядом. Ходил со мной на пост в полицейские домики. По улице Сузина мы доходили до улицы Словацкого, переходили ее и дальше шли по неглубокой траншее вдоль Креховецкой, круто спускающейся вниз через площадь Лелевеля. Это был самый опасный участок пути, потому что траншея заканчивалась слишком рано. Нужно было, выйдя из нее, перебежать в подвал единственного дома на левой стороне. Именно это место беспрерывно обстреливали немцы. Тут я применял свой испытанный способ. Взяв Воробья на руки, выжидал подходящий момент и, когда, по моему мнению, бдительность немцев ослабевала, перебрасывал мальчугана в подвал.

Немцы, должно быть, это видели, потому что пальба сразу же усиливалась, но они всегда опаздывали. Мне этот номер удавался. И другим тоже, пока не подстрелили капитана Испанца, человека, который не кланялся пулям. Днем вытащить его не было никакой возможности. Он потерял сознание. Только ночью Испанца удалось перенести в госпиталь на Креховецкой, расположившийся в подвале того самого дома, перед которым заканчивалась траншея. Там работал хирург, доктор Хмелевский. В его распоряжении был котелок с грязной водой, тряпка, обыкновенная иголка и нитки. Он промыл Испанцу забитую песком почку, зашил через край кожу и так его оставил. Кажется, той же ночью Испанец умер.

В четвертом квартале квартировал штаб АЛ. Секретарем у них — в звании сержанта — была Божена Пухальская. Ей тогда было, наверно, лет шестнадцать — красивая девушка, с неизменной ослепительной улыбкой. В ее руках были все документы и печати. Поддельные и настоящие. Бланки кенкарт