И был мне сон - [4]
но не походит человек
на ивы павильона эти.
Будь чувства им даны,
сумели бы они за веком век
остаться зелены?
Возражая слишком категоричному Ван Говэю, современные исследователи, вооруженные формулами школы Фрейда, относят нервический тип Цзян Куя к патологическому, определяя его в сегодняшних терминах как «нарциссическое расстройство личности», концентрирующейся на внутренних переживаниях, игнорируя посторонний внешний мир. В какой-то мере неполноценная реализация в социальной сфере, которая могла вызвать самоуничижение, привела поэта к переоценке собственного нравственного потенциала.
Сам поэт в стихотворении «Цветка прелестного нет боле у эстета» четко разделил свой мир на реальную и иррациональную сферы – бытие и сновидения. В первой – Она исчезает, во второй – приходит во сне. Его любовь не вынесла тяжести материального и потому прервалась, оставшись в иррациональности видений.
В стихах Цзян Куя мало материальной конкретики, существующей «в себе». Он видит окружающее как декорацию для собственного Я. Взгляд поэта концентрируется на своем Я: собственных чувствах, собственном бытии (включая и реалии, однозначно соединенные с поэтическим Я, – типа сандалий на деревянной подошве), но выражено это крайне туманно. Мир в его поэзии насыщен чувственностью и воспринимается синестезически – в соединении далеких, преимущественно студеных, знобких характеристик: «мерзлый багрянец», «хладный аромат». Лэн (холодный) – излюбленное состояние предмета или человеческих отношений в поэзии Цзян Куя, и «мерзлый багрянец» – не столько живописный, сколько психологический мазок в общую картину.
Всё забылось,
все стихи весны той милой.
Но приводят в изумленье
эти призрачные тени,
хладно-пряно заползая в зал.
Исследователи характеризуют его поэзию определениями цин-кун (чистота горного ручья и пустота – та высокая пустота, которая освободилась от лишнего, преходящего) и сао-я (благородство). Слияние этих двух характеристик формирует особый стиль, позволяющий выделить поэзию Цзян Куя в самостоятельное направление, отличное от других художественных школ. Порой лишь предисловие к стихотворению дает возможность привязать поэтическую мысль, скутанную вуалью романтичной дымки, к жизни поэта. Не будь этих предисловий, большинство произведений воспринимались бы лишь как непроясненные сны. Его любовная лирика темна и туманна («цветок, полускрытый дымкой», по характеристике Ван Говэя).
Собственно, стихи и были снами, вернее, сном – единым, не повторявшимся, а продолжавшимся, возникшим еще до физической встречи с хэфэйской возлюбленной и не прервавшимся после их физического расставания. Это как бы «метапоэзия» Цзян Куя, ее высший слой, поэзия о поэзии.
Выйти из этого сна он не хотел и не мог.
Задумавшись, вина роняю чашу,
бездонно небо, но туманны мысли.
Так написал Цзян Куй в некрологическом стихотворении на смерть друга, поэта Фань Чэнда. И это – очевидная самохарактеристика.
Переводчик не может не выразить искреннюю признательность Н.Е.Боревской – жене, другу и первому редактору этих переводов.
К востоку от реки есть град.
Мелодия «Янчжоу мань»
В день солнцестояния года бин-шэнь периода чунь-си>1 я проезжал через Янчжоу. После ночного снегопада прояснилось, и далеко простирались поля и луга. В городе было пустынно, бирюзовым блеском отливала стылая вода, вечерело, тоскливо звучали гарнизонные рожки. Перемены в городе привели меня в уныние, и я сочинил эту мелодию. Почтенный Цяньянь>2 увидел в ней скорбь «Песен царской столицы»>3.
К востоку от реки есть град,
в бамбуках павильон и тракт,
там ям стоял, где всяк слезал с коня,
промчавшись по весне десятки ли
сквозь трав цветущих зеленя.
Но с той поры, как варвары пришли,
лес гибнет, и заилен пруд,
война уж всем осточертела тут.
Спускается закат,
в холодной тьме рожки звучат.
Таков теперь опустошенный град.
И чуткий Ду>4,
явись сюда, узрел бы тут беду,
о Кардамончике тех милых строк
он написать бы уж не смог,
и о домах веселых тоже.
Десятка два мостов еще стоят, быть может>5,
да растревожена волна,
луна бледна, и тишина.
Пионы у моста еще алеют тут,
но для кого за годом год они цветут?
У стены обветшавшей.
Мелодия «Иэхун»
В День человека года бин-у>6 я гостевал в Чанша>7 и осмотрел резиденцию помощника правителя области. У подножия стены, с западной ее стороны, где из мглы бамбуковой рощицы посверкивали золотистые искорки кумкватов>8, прихотливо извивался пруд, обвитый тропой. Сад резиденции зарос сливовыми деревьями с цветками, похожими на душистый перец или на бобы, и ветви чуть колыхались, сплетая красное с белым. В своих сандалиях на деревянной подошве я с наслаждением шлепал по мшистым каменьям, и вдруг мне захотелось взойти на курган с древней кумирней Дин-вана, а потом пересечь реку Сян и подняться на вершину Юэлушань. Река Сян подо мной неторопливо катила свои волны, и неизъяснимая грусть нахлынула на сердце. Вот тогда я и написал это стихотворение.
У стены обветшавшей
кущи слив затаились в тиши,
а бутоны юны, их сорвать не спеши.
Пруд покрыла шуга,
снега талого шапки,
и плывут, и плывут тяжело облака.
Зелен мой посошок,
с ним иду по тропе сквозь бамбуки,