И будет рыдать земля. Как у индейцев отняли Америку - [19]

Красное Облако так до конца и не понял, на что он согласился, подписывая договор. Он полагал, что оглала могут обосноваться на «Неотчуждаемой Индейской территории» и по-прежнему, как два последних десятилетия, торговать с белыми в Форт-Ларами. Красное Облако не догадывался, что власти готовят плацдарм для захвата земель. Принимая закрепленные договором границы, вождь, по сути, давал согласие лишиться свободы в любой момент, который правительство сочтет подходящим[61].

Войну Красное Облако выиграл. Чем обернется для него мир – победой или поражением, покажет только время.

Глава 3 Воины и солдаты

После «Войны Красного Облака» ни один армейский офицер, будучи в здравом уме, не стал бы похваляться вслед за капитаном Феттерманом, что рота солдат способна одолеть тысячу индейцев. Из презренных дикарей они превратились в противников, достойных высочайшего уважения. Сравнивая своих плохо обученных солдат с индейскими воинами, офицеры испытывали изумление. Полковник Ричард Додж, тридцать лет изучавший индейцев в свободное от сражений с ними время, пришел к выводу, что «бойцов лучше них нет в целом мире».

Конечно, индейцы стали превосходными воинами не вдруг и вовсе не с приходом белых на Запад. Племена издавна воевали друг с другом за охотничьи угодья и лошадей. Умение сражаться было частью культуры индейцев, и положение мужчины в обществе определялось его воинской доблестью. Хотя каждое племя отличалось собственными обычаями и характером (горячие команчи, например, полагали, что кайова слишком долго раздумывают, когда нужно действовать, а шайенны считали своих союзников арапахо слишком уступчивыми), в манере управления племенем и ведения войны между индейцами Скалистых гор и Великих равнин наблюдалось удивительное сходство. Отцы воспитывали сыновей, настраивая их на великие военные подвиги, и эта подготовка начиналась с детства. В 5–6 лет мальчиков тренировали пробегать длинные дистанции и переплывать реки, а также регулярно подвергали испытанию голодом, жаждой и лишением сна, чтобы закалить тело. Лет в 7–10 мальчик получал лук и стрелы и упражнялся сперва в дальности стрельбы, затем в меткости. К юношескому возрасту он уже не знал себе равных в верховой езде и был, снова цитируя полковника Доджа, не только великолепным бойцом, но и «ловким укротителем лошадей и образцом прирожденного конника»[62].

В 14–15 лет юноша отправлялся в свой первый набег – в роли живого талисмана отряда или мальчика на побегушках. К 18 годам он уже должен был засчитать ку, украсть коня и снять скальп с врага, к 20 годам мог зарекомендовать себя достаточно, чтобы возглавить небольшой отряд в набеге или сражении, а в 25 лет – стать помощником вождя. Если ему будут сопутствовать удача и успех, он совершит множество подвигов, украдет много лошадей, и, возможно, у него будет две палатки, и в каждой его будут ждать жена и дети. (В типи обычно проживало 6–8 человек.) В большинстве племен карьера воина заканчивалась к 35–40 годам – либо когда на смену ему подрастал сын. (Если человек достигал средних лет бездетным, он усыновлял ребенка другого воина, у которого было несколько прошедших инициацию сыновей.) Благодаря такой системе принудительного раннего «ухода в отставку» боевой состав племени оставался молодым и сильным. Уйдя на покой, воин становился наставником молодых, тренировал мальчиков или, если достаточно отличился в битвах и обладал могучей магической защитой, выступал вождем совета или предводителем отряда (как Красное Облако), отвечая за разработку стратегии и руководя большими сражениями. И хотя воины с гордостью заявляли о своем желании погибнуть в бою, долгая жизнь не считалась позором. Старейшины племени делились мудростью и опытом и при необходимости сдерживали молодых воинов. Помощь старейшин ценилась так высоко, что для них не считалось зазорным щадить себя и отсиживаться в безопасном месте, кроме тех случаев, когда враги нападали на сам лагерь[63].

Воинские подвиги оценивались по градуированной шкале, которая незначительно различалась в разных племенах. Самым весомым подвигом считалось ку – прикосновение к противнику, как правило, с помощью длинного разукрашенного прута, называемого жезлом для ку. Если жезла для ку в нужный момент под рукой не оказывалось, годился любой помещавшийся в руку предмет – чем менее смертоносным он был, тем выше оценивалась доблесть. Прикосновение к живому вооруженному врагу без попытки его прикончить ценилось выше, чем по отношению к сраженному противнику. Допустимое число ку на одном трупе у разных племен различалось, но самым весомым признавали первое. Помимо этого, воины считали ку на женщинах, детях, пленниках и угнанных лошадях. Более мелкие подвиги включали добычу трофеев вроде щита или ружья, а также снятие скальпа, служившее сразу нескольким целям. Прежде всего свежий скальп предъявлялся в качестве неоспоримого доказательства расправы над противником. Если стычка обходилась без жертв среди своих, то добычу вражеских скальпов праздновали всем лагерем, устраивая церемонию «пляски скальпов», или «пляски победы». Воины оторачивали скальпами боевые рубахи и штаны-леггины или привязывали к узде своих лошадей перед битвой.