Хвостатые беседы. Приключения в кошачьих владениях и за их пределами - [8]
Следующим утром я застал Ральфа и Пабло в гостиной. Они сидели в пяти футах друг от друга, подобрав под себя лапы. Кошатники называют такую позу по-разному: упакованная курица, уточка, чайный чехол, монорельсовый кот.
– Ты только глянь! – позвал я Ди.
– Ого! Ничего себе! – воскликнула она. – Чехольчики?
Посторонний человек не понял бы нашего удивления. Дело в том, что «чайный чехол» был исключительной прерогативой Медведя и Шипли, а никак не Пабло с Ральфом. Последние двое всегда любили свернуться калачиком или вальяжно раскинуть лапы. Застать рыже-полосатую парочку в столь нехарактерной позе – все равно что увидеть черепаху, сидящую за письменным столом.
С Вики мои коты, по-видимому, переживали то, что обычно переживал я со всеми хорошими учителями и тренерами. Пока голос наставника отчетливо звучал в голове, я успешно следовал его инструкциям, но, как только голос начинал затихать, проблемы возвращались. Через неделю после визита Вики котов покинуло состояние буддистского просветления, и драки вокруг кошачьей дверцы возобновились. Однако к тому времени мастер Джим из конторы под названием «Джим починит» закончил долбить заднюю стену на верхнем этаже нашего дома. У нас появился новый кошачий вход-выход, призванный исцелить все неврозы Ральфа.
Предприятие было недешевым, однако вполне могло рассматриваться как жирная точка в конце затяжного проекта. В проект этот уже входило столько всего! Комната внизу, которую, по сути, использовали только коты – в качестве огромного половика. Специальные накидки чуть ли не на каждом кресле и стуле. Деревянный «кошачий мостик», соединивший балкон с крышей теплицы. Забор – чтобы не пускать котиков на дорогу. Все это делало наш дом не просто удобным для котов, а словно умышленно сконструированным под их капризы и нужды.
Интереса к новой дверце Ральф не проявил; впрочем, меня это не озадачило. Она выходила на балкон, который летом Медведь использовал в качестве личного пентхауса – здесь, вдали от собратьев-неинтеллектуалов, он наслаждался закатом своей холостяцкой жизни. Медведя Ральф не боялся, но все же предпочитал обходить стороной. Пришлось вступить в игру мне. Я выходил на балкон и ласково подбадривал Ральфа, пока тот брел ко мне по мостику с крыши теплицы. Затем я возвращался в дом и оттуда заманивал упитанного котика внутрь, просунув угощение сквозь дыру в стене. Дело было утомительным и нудным, однако я старательно убеждал себя, что повторенье – мать ученья и что скоро Ральф привыкнет. Тем не менее спустя три недели ничего не изменилось. Я начал немного переживать.
– Это игра на выжидание, – утешала Ди. – Докажи ему, что ты упрямее.
Сколько еще ждать?! Я и так уже давно не пускал кота в дом через обычную дверь – форменное издевательство над ранимой душой. Я пробовал не реагировать: лежал в кровати, пока Ральф под окнами спальни рассказывал мне, что он «Рааальф!». Проходил час, вопли временами стихали, но ненадолго. Ральф, судя по всему, никуда не спешил, а потому победа была ему обеспечена.
Окончательно сломался я примерно через месяц после визита Вики. Это произошло во время финальной части утреннего ритуала – той, где я обычно выходил на балкон и звал: «Ральфик!», а сидящий на теплице кот переставал орать: «Рааальф!» и отвечал мне трогательным писком.
– Он так пищит, потому что считает тебя мамочкой, – говорила Ди. – Он бы, наверное, и грудь тебе сосал, если б ты разрешил.
К тому времени Ральф уже начал использовать новую дверцу, но каждый раз только после длительных уговоров. Я звал его с теплицы на балкон, оттуда кот пулей влетал в дом – часто под неусыпным оком Пабло, который наблюдал за происходящим с глубокомысленным видом и высунутым языком.
В то лето для защиты спальни от утреннего солнца Ди установила над теплицей неплотный ивовый экран. Он к тому же приглушал грохот от кошачьих прыжков на крышу. Обычно коты перебегали с балкона на теплицу по деревянной доске, но Ральф относился к ней с подозрением. Четырехфутовую «пропасть» он предпочитал перепрыгивать.
Итак, я в очередной раз ласково позвал: «Ральфик!» Кот рванул ко мне с верхушки ивового экрана, лоза просела, не дав возможности оттолкнуться вперед, и Ральф, из-под которого словно выдернули скатерть, шлепнулся на землю, растопырив лапы.
Пролетел он футов десять, не больше, и явно не пострадал. Но я все равно на ощупь сунул ноги в первую попавшуюся обувь и помчался вниз спасать кота. Тот нервно облизывался в зарослях формиума, морда вновь выражала вселенскую скорбь. Сумей я взглянуть на происшествие объективно, я бы пришел к выводу, что Ральф сам виноват в своих бедах: именно он первый начал тиранить Пабло, именно он совершил этот дурацкий прыжок. Однако оценивать объективно своих котов я не способен в принципе. Последний раз я испытал столь острое чувство вины, когда Ральф изувечил беременную крысу, а я в гневе швырнул в него пустой картонкой.
Я понял, что проиграл. Уже завтра утром – или даже сегодня днем, – стоит Ральфу попросить, и я открою ему дверь. Разве это так уж страшно? В детстве у меня было два кота и ни одной кошачьей дверцы. Зато сейчас мне не надо тратиться на будильник, спасибо котам. К тому же утро – лучшая пора дня: для работы, для воздушных ванн, для
