Хвала и слава. Книга третья - [115]

Шрифт
Интервал

Анеля вдруг вскочила с постели и преградила ей путь к дверям.

— Так знайте же, что я в самом деле скверная. Я никогда вам этого не говорила. А ведь все случилось из-за меня.

— Что случилось из-за тебя?

Оля остановилась и посмотрела на исказившиеся черты Анели. Такой она ее еще никогда не видела. Были в лице ее боль и вызов и что-то очень неприятное и оскорбительное.

— Вы тоже хороши! — крикнула Анеля. — Это из-за вас Антек не хотел вернуться в Варшаву. Из-за вас его убили… — Она вдруг осеклась и сказала упавшим голосом: — И из-за меня.

— Как это из-за тебя? — встревожилась Оля. — Что ты мелешь, глупая!

— Это я дала знать немцам. Я вызвала их. И они приехали.

Оля схватила ее за плечо.

— Что ты городишь? Зачем? Как ты смеешь так говорить…

— Неужели я могла позволить ему путаться с этой Кристиной! Лучше — могила.

Оля в исступлении трясла Анелю за плечи.

— Говори, — повторяла она бессмысленно, — говори!

— И еще позаботилась… — Лицо Анели окаменело от какого-то нечеловеческого напряжения. Она походила на безумную.

— Спятила! — крикнула Оля. — Помешалась!

— Я тогда помешалась. Я тогда помешалась. Вы ничего не знаете, а я помчалась следом за Антеком к Тарговским. Я там была до того самого дня, как немцы приехали. Я позаботилась…

— О чем позаботилась, идиотка? — сказала Оля и оттолкнула ее от дверей, желая как можно скорее уйти.

Но Анеля не пустила ее.

Подошла к ней на цыпочках, словно крадучись, и, размахивая пальцем у нее перед носом, медленно, неторопливо произнесла:

— Уж я позаботилась, чтоб их зарыли порознь с Кристиной. И немцы меня уважили, закопали его отдельно. Отдельно, отдельно!

— И ты все это время знала, где он погребен?

— Знала.

— И молчала! И фотографию спрятала! Ты, ты…

Оля толкнула Анелю к кровати…

— Ложись… Успокойся, глупая… Сама не знаешь, что говоришь. Ну, укладывайся.

И она изо всей силы ударила ее по спине. Анеля рухнула на кровать и заревела, как на деревенских похоронах.

— Ну и девка! — крикнула Оля и пошла к себе.

Успокоилась она удивительно быстро. Собственно, все это ее уже не трогало. Все было кончено, как прочитанная книга. Аптека нет на свете, он убит немцами, а по чьей вине — сейчас уже безразлично.

— Мерзкая девчонка, — шепнула про себя Оля, раздеваясь. — Фотографию не показывала. Ведь я могла заказать для себя копию…

Она спокойно разделась и легла в постель. С минуту думала об Алеке:

«Что ему тут делать?»

Она всегда принимала снотворное — патентованное средство — и очень скоро засыпала. И на этот раз таблетка подействовала быстро.

Оля не заметила, как заснула. И вдруг очутилась в Молинцах, у крыльца с греческими колоннами. Вернее, в Молинцах она видела такие колонны, но эти были выше, внушительнее и высечены из мрамора.

Оля подумала:

«Никогда не замечала, что эти колонны такие большие».

А потом увидала на ступенях, по обеим сторонам входа, в тени колонн, какие-то согбенные фигуры.

— Кто вы? — спросила она нерешительно.

— Мы валим деревья, — прозвучал ответ.

И тут она действительно увидала пни срубленных дубов, разбросанных по лесу, как щиты на поле брани. Ведь колоннада была одновременно и лесом. И Оля пошла вверх по лестнице.

Дверь была совсем как в Молинцах. Во сне Оля почему-то вспомнила, как в детстве каталась на ней. (На самом деле она этого не делала; впрочем, и сейчас дверь была такой формы и конструкции, что кататься на ней было решительно невозможно.) Но за дверью были огромные пустынные залы. Чем дальше шла Оля, тем безраздельнее овладевало ею ощущение пустоты и одиночества.

«Сплошная пустыня, — подумала она, — но это же вполне естественно, ведь тут Греция. Разумеется, Греция. Я всегда жила в Греции, и даже имя у меня греческое — Гелена».

И Оля была собой и одновременно Геленой, Гелей, умершей дочуркой тети Ройской, которую видела лишь раз в жизни, и то в весьма раннем, нежном возрасте.

И так вот, в двойной ипостаси, прошла она через длинный коридор, потом через анфиладу зал и наконец очутилась в гостиной в Маньковке. Комната скорее смахивала на номер отеля, но Оля-Гелена знала, что это гостиная в Маньковке.

«Боже мой, — подумала она, — как эта комната изменилась! Комнаты ведь тоже стареют, как люди!»

В гостиной был камин. Перед камином стоял экран, как у Мышинских в Маньковке. Но этот экран был одновременно старухой Шиллер.

Экран протянул руки, скорчил гримасу и крикнул Оле-Гелене:

— Ступай прочь! Ступай прочь, ты убила Эдгара!

Оля обернулась. Она увидала Эдгара, сидящего на огромном пьедестале, словно памятник. Весь из белого мрамора, но живой, он чарующе улыбался Оле.

Эдгар ничего не произнес, но Оля и так поняла, что он сказал ей: «Я Патрокл, друг Ахиллеса».

И она разглядела у подножия пьедестала, на котором сидел Эдгар, Патрокла и Ахиллеса. Они стояли рядом лицом к Оле и держались за руки. Правая рука Ахиллеса покоилась в левой Патрокла. Оба в доспехах (или мундирах?), но без шлемов. Юноши, как по команде, начали быстро прятаться друг за друга. То Ахиллес оказывался впереди, то Патрокл. Движения их делались все стремительнее, лица сливались в какое-то одно, общее лицо.

— Антек, Анджей, перестаньте! — крикнула Оля. Ибо Ахиллес и Патрокл были Антеком и Анджеем.


Еще от автора Ярослав Ивашкевич
Современные польские повести

В сборник включены разнообразные по тематике произведения крупных современных писателей ПНР — Я. Ивашкевича, З. Сафьяна. Ст. Лема, Е. Путрамента и др.


Шопен

Шопен (Chopin) Фридерик Францишек [22.2 (по др. сведениям, 1.3).1810, Желязова Воля, близ Варшавы, — 17.10.1849, Париж], польский композитор и пианист. Сын французского эмигранта Никола Ш., участника Польского восстания 1794, и польки Ю. Кшижановской. Первые уроки игры на фортепьяно получил у сестры — Людвики Ш. С 1816 учился у чешского пианиста и композитора В. Живного в Варшаве. Пианистическое и композиторское дарование Ш. проявил очень рано: в 1817 написал 2 полонеза в духе М. К. Огиньского, в 1818 впервые выступил публично.


Рассказ из страны папуасов

Опубликовано в журнале "Иностранная литература" № 4, 1957Из рубрики "Коротко об авторах"...Печатаемый нами рассказ взят из книги «Услышанные рассказы» ("Opowiesci zaslyszane", 1955).Рисунки А. Лурье.


Польский рассказ

В антологию включены избранные рассказы, которые были созданы в народной Польше за тридцать лет и отразили в своем художественном многообразии как насущные проблемы и яркие картины социалистического строительства и воспитания нового человека, так и осмысление исторического и историко-культурного опыта, в особенности испытаний военных лет. Среди десятков авторов, каждый из которых представлен одним своим рассказом, люди всех поколений — от тех, кто прошел большой жизненный и творческий путь и является гордостью национальной литературы, и вплоть до выросших при народной власти и составивших себе писательское имя в самое последнее время.


Мельница на Лютыне

В третий том входят повести и рассказы, написанные в 30-40-е годы, часть из них - "Анна Грацци", "Возвращение Прозерпины", "Гостиница "Минерва" и др. ранее не переводились на русский язык.


Билек

Печальная история о последних днях человека и коня.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.