Хуже некуда - [14]

Саенц подмигнул собеседнице.

— Хороший вопрос, не правда ли? Так называемые «профи» задаются им чуть не каждый день. Измученные, больные слабаки, которым недостает мозга, чтобы просто подумать. Любой из них, не сделайся он штатным велогонщиком, стал бы таксистом, наркоторговцем, третьесортным сводником. Насчет них вы, конечно, правы. Для второсортного спортсмена гонка — уже нечто вроде допинга. Но люди вроде меня, Азафрана, Бариса, те, кто на вершине… за нами есть кому тщательно следить — не считая нас самих. Случается, устаем, куда же без этого, в особенности после долгих заездов, так вымотаешься, что и сон не идет на ум, однако лично мне подобные трудности словно с гуся вода, понимаете, силы восстанавливаются сами собой, главное, дать им возможность, а уж об этом я в состоянии позаботиться. Вот почему, когда вы говорите: «Сколько стоит победа?» — для меня это даже не вопрос. — Хозяин помолчал, спокойно глядя в глаза Габриеле. — Несчастные бедолаги — Потоцкий, Сарпедон. Откуда мне знать, чем они там кололись. Может, и ничем. Бывает же, что кому-то страшно везет, а потом перестает везти. Я-то жив, а они… Так или иначе, парни заплатили свое. А мне… — Он раздул ноздри и полыхнул глазами; гостья ощутила в сердце маленький, но весьма грозный смерч. — Мне, лично мне победа ничего не стоит.

Они случаются, хотя и стремительно пролетают — мгновения, когда боги вкладывают нам в уста слова, заставляющие усомниться в их собственной власти над миром.

— А покойные, какова была их цена?

— Цена? — Мужчина склонил голову; он размышлял. — Допустим, они и впрямь чем-то пользовались. Чем-то, что разрушило их мозг. Догадывались ли парни, что у них не все дома? А кто ж догадается? Чтобы понять, трезво ты рассуждаешь или нет, нужно рассуждать трезво. Нет, правда, меня пугает, насколько мало мы еще знаем, не говоря уже о том, кто убил моих коллег. Это как с парикмахером, который бреет всю деревню, а сам расхаживает с трехдневной щетиной.

На какой-то миг сеньора Гомелес чуть не поверила, будто Акилу и впрямь что-то известно.

— Деревню? Вы про Вента-Кемаду? Я не видела никакого парикмахера.

Сеньор Саенц устало вздохнул:

— Я для примера.

— Ах да! — рассмеялась Габриела. — Вот так вот зациклишься на одном и… Продолжайте, пожалуйста.

Спортсмен задумчиво помолчал с минуту или две.

— Положим, ко мне подошли и сказали бы: «Знаешь, „Козимо фармацевтикалс“ разработала новый, нераспознаваемый чудо-наркотик. С его помощью ты победишь во всех великих гонках сезона; а потом получишь пинка под зад, потому что эта самая дрянь прожрет тебе мозги». Положа руку на сердце, я бы не торопился прыгать от счастья. А вы? Заманчивое предложеньице, м-м-м?

Габриела пожала плечами. Она никогда не была в подобной ситуации.

Седьмой этап

Микель Флейшман, как и полагается умеренно общительному шведу, изъяснялся на английском языке с бесподобным акцентом жителя Сиэтла, а также на беглом итальянском. Это был мужчина среднего роста, с густыми вьющимися волосами; под очками в золотой оправе скрывались голубые глаза. Улыбка, часто возникавшая на его лице, всегда чуть-чуть да запаздывала.

Спортивная медицина вовсе не являлась первым призванием Флейшмана. Окончив Линдский университет, он получил степень в молекулярной биологии. Затем переехал в Болонью в качестве ассистента по исследованиям повреждений головного мозга, вызванных болезнями Герстманна-Штрейсслера-Шейнкера и Крейцфельдта-Якоба[11].

Итальянские ученые были в ту пору признанными специалистами в данной области протеиновых аномалий — неудивительно, что Микель испытал большое разочарование, когда на следующий год его контракт не возобновили из неких финансовых соображений. Впрочем, Флейшман без труда получил место преподавателя в Ист-Гарфильдском университете города Сиэтла.

И вот однажды Ивар Шинкаланианарам, профессор кардиопульмонологии, пригласил его к себе на одну из тех вечеринок, которые устраиваются исключительно ради знакомства с «нужными» людьми. Флейшман приглашение принял, хотя и преследовал несколько иные цели. Дело в том, что на днях в «Старбакс», неподалеку от студенческого городка, он повстречал сына профессора и молодой шотландки по имени Флора Макдональд. Голубоглазые, коротко стриженные юноши с кофейной кожей были слабостью Микеля, и тот исстрадался за неделю, пытаясь как-то сблизиться с предметом обожания.

Увы, не успел молодой преподаватель появиться на вечеринке, как профессорский сын упорхнул в обществе легкомысленной красотки, проявляя знаки плотского голода, которые могли означать лишь одно: все прежние красноречивые взгляды юноши можно отнести на счет восхищения глубоким умом педагога, не более. Зато уже через час Флейшман разговорился с доктором Таггартом Лоэнгрино-Кунгом, специалистом по пластической хирургии, летающим в свои двадцать с лишним лет на собственном реактивном самолете.

Похоже, Таггарт вышел далеко за рамки чисто косметических операций, как в этическом, так и в практическом смысле. Этот молодой человек сделал себе имя на технике наращивания костей, мускулов и жировой прокладки даже на самом незначительном, полуразложившемся биологическом каркасе. Всего лишь на основе нескольких волокон в его клинике могли вырастить целую руку, причем если бы вы позже откопали ее в мусорном баке и отнесли в полицию, в участке с вами говорили бы уважительно и на полном серьезе. Многое из того, что различные команды врачей под руководством Таггарта сотворили для жертв автомобильных аварий и пожаров, граничило с чудесами новейшего «бодибилдинга».