Хунхуз - [13]

– Как это так? – не понял я.

– Эта земля уважаемого господина … – и чиновник назвал имя, которое я не запомнил.

– Этого не может быть! – воскликнул я. – Когда мы строили дом, я проверял, земля была ничья.

– Это ошибка, – улыбаясь, сказал чиновник. – Вот бумаги, ознакомьтесь.

Я смотрел бумаги и ничего не понимал, земля действительно была чужая.

Сянцзян отвёл меня в сторону и сказал:

– Не спорь, Яочуан, это бесполезно. Дай ему денег, что бы от нас хотя бы на месяц отстали.

Взятка была принята, нам дали месяц отсрочки. Что-то надо было делать. Сянцзян предложил всё продать и перебраться в Инкоу или Владивосток.

– Зачем нам бежать? – возразил я. – Мы не чём не виноваты. Или виноваты?

Брат потупил взгляд.

– Не виноваты, но…

– Говори.

– Нам предложили уступить семьдесят процентов.

– Уступить? Это отдать даром?

– Да.

– Кому?

– Не знаю, мне не сказали. Но пообещали, что эти тридцать процентов будут равны теперешним ста. Ты был в это время во Владивостоке, поэтому я тебе и не сказал. А потом я узнал, что состояние наше действительно вырастет, через нашу компанию будет проворачивать незаконные операции, благодаря этому господину. Но за все его операции будем отвечать мы. Нас могут даже казнить. Я отказался – жизнь и свобода дороже, но я не думал, что нам за отказ будут мстить.

– Я тебя услышал, брат. Странно, конечно. Отказали и отказали, других бы нашли.

Сейчас я думаю, что нас наказали затем, что бы другие были сговорчивей.

Продали мы магазины и дом, дом совсем за гроши и его, кстати, не сломали, он до сих пор стоит в Харбине. А мы купили маленький домик, где на первом этаже устроили бакалейную лавку, а на втором этаже – жилые помещения. Оставшийся капитал решили пустить в оптовую торговлю вином и той же бакалеей. Причём сделали так, что бакалейная лавка по документам никакого отношения к оптовой торговле не имела. Всё шло хорошо, и я думал, что все неприятности позади. Но это оказалось не так.

Однажды вечером, я ужинал в ресторане и ко мне подошёл человек, немец, он представился мне как Хайнрих Шульц. Он назвал фамилии людей, которых я знал и с которыми у меня были дела, и сказал, что они меня ему рекомендовали.

– Вы моя последняя надежда, – сказал Шульц, – выручайте.

Я посмотрел на него удивлённо.

– Мне очень нужны деньги, – пояснил он, – причём срочно. Но я не в долг. У меня имеется вагон с французским шампанским, ещё там коньяк и так, по мелочи. Скоро Рождество, шампанское будет в ходу. И я хочу его продать вам.

И он назвал цену, которая меня больше чем устроила и у меня как раз были такие деньги.

– Но я, извините, должен убедиться в наличии товара и проверить правильность оформления документов.

– Разумеется, – сказал Шульц, – завтра утром.

И мы договорились о встрече.

Утром я проверил все бумаги на товар и сам товар. Всё было в порядке и бумаги и товар, мы даже распили бутылку шампанского. Я начал сбывать товар, а через два дня пришли китайские полицейские и арестовали меня и мой товар. Меня обвинили в связи с хунхузами, и что я продаю их фальшивый алкоголь. Я всё отрицал, но это было бесполезно. Сянцзян собрал всю наличность – свою и мою – и отдал дао-таю. Дао-тай обещал разобраться. Через два дня меня отпустили, но перед этим для порядка избили палками. Чиновник лично присутствовал при экзекуции, ему видно нравилось наблюдать за страданиями людей. Меня били палками, я орал, а он тонко улыбался и гладил пальцами свои усы.

Очнулся я в каком-то грязном притоне. Мне дали трубку с опиумом, что бы заглушить боль во всём теле. Там и нашёл меня Сянцзян. Месяц я отлёживался и в бреду мне представлялась жирная лоснящаяся морда дао-тая, его тонкие усы и толстые пальцы с грязными ногтями, тонкая улыбка и прищуренные глаза. Он смотрел на меня как кот на сметану. Я рычал от злости и клялся себе, что отомщу.

Мы с братом оказались почти разорены. У нас осталась только лавка с бакалейным товаром, записанная на Фу Сянцзяна. Мой вагон с двухсот ящиками шампанского исчез при каких-то железнодорожных обстоятельствах. Концов найти было не возможно, мне только улыбались и разводили руками. Я во всём винил дао-тая.

Меня всё это сильно мучило и раздражало. Я откапал свои золотые русские пятирублёвки и красивый посеребрённый наган, который мне подарили в самом начале жизни в Харбине. Почти всё золото я оставил брату, взяв себе несколько монеток, наган засунул за пояс, так, что бы его не было видно и направился к дао-таю.

Дао-тай меня не узнал, я вытащил наган, чиновник переменился в лице, замахал руками. Я выстрелил раз или два, в эту ненавистную мне рожу, дао-тай упал. Я выскочил на улицу и побежал, не выбирая направления, за мной гнались полицейские. Дорога привела меня к Сунгари. Я прыгнул в первую попавшуюся мне лодку, и погрёб к середине реки. Полицейские почему-то не погнались за мной, а просто постреляли мне вслед и ушли. А я гнал лодку вниз по течению Сунгари, вскоре город скрылся за поворотом. Вот так я стал хунхузом. Ко мне присоединилось ещё пять таких же бедолаг, как и я. Одного из них я послал к брату. Сянцзян дал ему деньги, и он приобрёл нам оружие у достопочтимого Лю Веймина – пять наганов и шесть ножей. И уже третий год я воюю с нашим продажным правительством.