Хультура речи - [50]

Она умела прыгать, харкать, сносно материться, воровать ненужные вещи, но мыслить в силу деревянных причин не могла. А уж о том, как извлечь из спящего Карабаса истину, затруднился бы подумать и мудрец.

И тогда истина открылась сама. Карабас всхрапнул и повернулся на бок. На оголившемся брюхе его синели большие печатные буквы и пучеглазая черепаха, пронзенная стрелой. Буратино ударил себя по голове, напрягся выше всяких возможностей и прочитал: «Тайна золотово ключика. Ф каморки у старово Карлы за нарисованым ачигомъ. Павирнуть два раза. Слава труду!»

Буратино захлопнул рот, поднялся и пошел к выходу. У порога под ноги ему кинулось маленькое растрепанное существо.

— Век воли не видать, милый, любезный, деревце мое красное, дубак мореный, возьми с собой! Стирать буду, гладить буду, плясать буду, петь! Ай, возьми, не прогадаешь! Ай, верна буду, любить буду! Почет, уважение! Стирать, гладить...

Поколебавшись, Буратино взял притихшую Мальвину за руку. Скрипнула дверь, и обе куклы растворились в темноте...

Первой вышла из анабиоза лиса. Она тихонько опустила стакан на стол, растолкала кота и пошла обирать спящих, складывая часы и деньги в распахнутое декольте. На удивление бодрый Базилио суетился вокруг стола и сливал остатки в пузатую бутыль. После каждой слитой рюмки он потирал руки. Кот был потомственным алкоголиком и очень этим гордился. Потомственным алкоголиком была также лиса. Однако она больше гордилась своим маркитантским прошлым.

— Жалко мужика, — посетовала Алиса, снимая с Карабаса часы. — Бросила его эта ведьма. Как пить дать с деревянным убежала.

— Сам виноват! Нашел с кем судьбу делить! — отозвался кот. — От нее Пьеро еле живой ушел, а уж на что крепкий парень был! Хохотать мог трое суток подряд, а теперь со связанными рукавами лежит, и через полчаса колют его.

— О! — обомлела лисица. Читала она быстро, по диагонали.

— Чего? — вскинулся кот.

— Ничего. В ухе стрельнуло. — Алиса бережно прикрыла брюхо Карабаса шинелью и глянула на подельника. — Надо бы догнать деревянного. У него штаны новые байковые, а у меня племяш без штанов порхает. Подарочек ему будет.

— А у дуры фарфоровой парик знатный! За такой парик и самой дуры не жалко! А я животное немолодое, красоту теряю. Мне бы тот паричок сгодился. Пошли!

Кот и лиса тихо удалились, оставив за собой очередное преступление и грязные в любую погоду следы. Светало. 

Глава 5

Рассвело. Буратино с Мальвиной подошли к самой развилке и тупо уставились на указатели. «В дамки» — было написано на одном. «К черту на рога» — было написано на другом. Буратино трижды прочитал вслух и задумался.

«Не проглотить ли деньги?» — напряженно думал Буратино.

— И он еще думает! — взвизгнула вдруг Мальвина. — Он еще выбирает, столб телеграфный! Я тебе покажу в дамки! Я тебе покажу по бабам! При живой-то жене!..

Она схватила деревянненького за неошкуренную руку и потащила направо, по усеянной белыми костями заросшей дороге.

«К черту на рога. 300 метров» — было написано на следующем встретившемся им знаке.

...А в это время Карло, держа за локоть Джузеппе, которого слегка парализовало на солнце, шел по компасу на восток.

— И ведь хотел еще девчонку выстругать! А сначала хотел себе бабу выстругать, да бревна по вкусу не нашел. Козел востроносый! — ругался шарманщик. Силы его с каждым шагом таяли, а злости прибавлялось. Он уже пару раз собирался треснуть сомнамбулически передвигающегося Джузеппе по чайнику, но оба раза его останавливало неиссякаемое чувство дружбы. Он брел, стараясь наступать на муравьев, и из последних сил махал в воздухе прокуренным кулаком. — Пять сольдо, блин! Пять, падла, сольдо, блин! Три дня работы и экономии! Родной сын! Полено сосновое! У родного отца!..

Прибивая плевками пыль, сатанеющий Карло железной рукой держал на боевом курсе своего друга. Неудачно высморкавшийся Джузеппе блестел на солнце и шел медленно, но верно. За поясом у него был топор. За поясом Карло были два топора и выдерга. Они шли восстанавливать поруганную справедливость. 

Глава 6

А в это время в дурдоме был обед. Унылый Пьеро, уныло поздоровавшись с раздатчиком, сел за свой столик. Буйных кормили под присмотром и всегда с ложечки, но в этот раз дежурил Артемон, и Пьеро в ожидании частичной свободы уныло поздоровался и с ним. Артемон оскалил не чищенные от рождения зубы, развязал подопечному рукава и подал ложку. Пьеро уныло поздоровался с салатом и зачерпнул его ложкой.

— Как задница? Пухнет? — весело спросил Артемон и заржал смехом абсолютно здоровой лошади.

Пудель служил в больнице уже восемь лет, и это были единственные слова, с которыми он обращался к больным. Санитаркам он говорил: «Стой! Кто стоит?» — и при этом показывал на свою ширинку, а главврача встречал утром древнеримским приветствием. В больнице его любили.

Пьеро слизал с ложки салат и принялся за первое. К запаху он был равнодушен, неизвестного происхождения мясо его не пугало, упавших в суп комаров он почитал за петрушку. Но волос... Волос!!!

— А-а-а!! — заорал отнюдь не Пьеро (он как-никак дал обет молчания), а добрый пес Артемон, которому в добрую харю плеснули сразу первым, вторым и третьим. Побелев от отвращения больше обычного, Пьеро помчался к выходу.