Хультура речи - [48]

Постепенно заткнулся и кот. Несгибаемый Буратино сделал два несгибаемых шага и помог старой женщине подняться.

— В первый раз тебя вижу, сволочь, — поведала та, опираясь одной рукой на низкорослого кота, а другой ощупывая карманы у Буратино. Достав пять сольдо, она удивленно щелкнула языком. — Богатенький! Из купцов будешь?

— Можешь не отвечать! Нам начхать! — хрюкнул пришедший в себя кот и сорвал с деревянного путешественника его колпачок. Напялил трофей на уши, снял черные от грязи очки, вытащил маленькое зеркало и вперился в него.

— Вы, дяденька и тетенька, деньги-то мне отдайте и колпачок, я дальше пойду. — Буратино был прост как ситцевая занавеска, и в глазах его не было ничего, кроме лака.

Не слушая, Алиса пересчитала монетки, засунула их себе в какую-то прореху и хлопнула кота по плечу:

— Гуляем, сволочь! Пошли, а то закроют. — Она подала упавшему коту руку, и парочка заковыляла к харчевне, рядом с которой стоял трактир, рядом с которым был питейный дом, возле которого строилась рюмочная.

— А как же мои денежки? — тихо спросил свою судьбу Буратино.

— Плакали твои денежки, лысый, — так же тихо ответила ему судьба. — Иди, лысый, топиться.

...Через полчаса, когда неутомимый Буратино в тридцать восьмой раз карабкался на мост, чтобы опять броситься с него в зеленую пучину, со дна озера поднялся огромный пузырь, из которого глядели немигающие старушечьи глаза. Тортилла подгребла к мосту, и едкий старушечий голос прорезал воздух:

— Ты — дерево! Тебе не дано! Это я могу себе позволить, а ты — нет! А я — сколько хошь! Сколько живу, столько и позволяю. И в шторм могу, и с грузом, и без него. На водоросли я плевала! Не было случая, чтоб запуталась. Они говорят: вода жесткая! А я тут живу, и плевала я на эту воду, что она жесткая! Я — Тортилла, меня тут все знают.

Черепаха сделала скромное лицо и прикрыла глаза. Подождав немного и не услышав возгласов восхищения, она снова взглянула на Буратино. Тот стоял на мосту с отведенными назад руками и ждал, когда черепаха отплывет с того места, куда он собирался прыгнуть.

— Может быть, конечно, кое-кого это и не впечатляет... Кто-то, конечно, может похвастать и большим. — Черепаха поджала губы и потрогала висящий на шее здоровенный золотой ключ. — Я и сама два раза в нужнике тонула. И в спирту меня неделю продержали. И в супе побывала. Конечно, если кто-то повидал больше, то чего уж...

Терпеливый в своей целеустремленности, деревянный человечек по-прежнему стоял, готовый к прыжку. Слова черепахи его явно не трогали. Оскорбленная, та развернулась и поплыла к берегу. Буратино немедленно прыгнул.

Лягушки на листиках издевательски засмеялись.

— Спортсмен! — сказала одна из них, пьяненькая, с закутанным до самых глаз головастиком в руках. — Разрядник! Чего у него там на спине написано? «Буревестник»?

— «Буратино», — прочитала дальнозоркая черепаха и поперхнулась. — Вот так номер! Ему же надо отдать ключ! Это ж та самая Карлова кукла! — Она подгребла к Буратино, который по-идиотски, боком, плыл к берегу. — Послушай, трефовый! Отдай-ка якорек. Дело есть.

— Я вас внимательно слушаю, — леденящим душу голосом отозвался Буратино.

Подплыв к нему, черепаха с удивлением обнаружила, что деревянная кукла обозлена до крайности.

— Это не выход, трефовый, — сказала мудрая старуха. — Вот, возьми лучше ключ, отыщи Карабаса Барабаса, попытайся выведать у него тайну, и он тебя разнесет в щепки. А если не разнесет — станешь богатеньким и знаменитеньким, и убиваться тебе будет незачем.

С этими словами черепаха сняла с себя ключ и надела его на шею Буратино, который сразу же пошел ко дну.

— Можно, впрочем, и так... — задумчиво сказала Тортилла. — В легенде такая возможность оговаривалась. Ну да ладно...

Она по-хозяйски окунулась в пучину, вытащила куклу за ноги и отбуксировала к берегу.

— Прощай! Желаю успеха. И запомни — я тебе этого ключа не давала. А если разбогатеешь — присылай сватов. Я подумаю.

Шутка была удачной. Лягушки засмеялись так, что выронили лорнеты. Пьяненькая, хохоча, откинула тряпичное забрало своему детищу, и детище тоже захихикало. Тортилла жеманно раскланивалась на плаву. Стоял чудесный летний денек.

Буратино подождал, пока из суставов выльется вода, щелкнул для проверки челюстями и пошел прочь по вытоптанной лисьими и кошачьими следами дороге. 

Глава 2

В заполненной винными и невинными испарениями харчевне было душно и полутемно. Карабас Барабас, откинувшись на стуле, тыкал пальцем в лежащий на полу футляр, из которого торчала голубенькая прядка.

— Последняя моя любовь, на хер! Ой баба! Ай баба! Хер где еще вторую такую!..

Приглашенные на свадьбу гости почтительно кивали. Дуремар, правая рука виновника торжества, кивал так, что побывал лицом уже в трех закусках.

Карабас привстал, держась за край стола, и произнес речь:

— Любовь, на хер, — это, на хер... Это не хер там какой! Ну... Я ее, куколку мою, вот этими вот руками... то бишь всем сердцем! Ну, это... убью паскуду! Ежели она у меня что... Кр-р-расавица моя! Голубка! Доченька! Тьфу!.. Женушка моя!

Карабас вытер бородой обильно проступившие на лице слезы и подал знак. Дуремар подскочил к футляру и откинул крышку. Гости ахнули. Невеста была удивительно хороша. Треснутое в двух местах фарфоровое личико было таким нежным и юным, сложенные на груди ручки были так малы и пухлы — Карабас засопел от умиления, и от умиления же засопели и гости. Мальвина шевельнулась и открыла свои прекрасные глаза. Один, впрочем, не открылся.