Хулиганы с Мухусской дороги - [14]

Она распахнула двери шкафа, таившего целую коллекцию нарядов. Под освещение утренних лучей, пытаясь воссоздать образ танцующей с козочкой героини, она коснулась красного платья в белый горошек. Облачившись в желаемую тряпицу, Сабина заплела косы. Закончив с построением образа, бросила на себя критический взгляд.

— Нет. Непохожа!

И пошло, поехало… Одежда, как на кастинге, отправлялась со шкафа на Сабину и, не удовлетворяя ее по причинам, известным только ей, падала на кровать со штампом непригодности.

— Сабина! Сходи на рынок и купи фруктов! Обязательно персиков. Скоро придут тетя Люся и тетя Вера.

— Сейчас, мамочка!

Очередь настала для бального платья. Мечтательно прижав черную тряпицу к груди, девчонка закружилась в вальсе по лакированному паркету. Потанцевав в каждом углу комнаты, она облачилась в то, что минуту назад представляла за своего кавалера. Любования собственной красотой, игривые позирования и ничем необоснованный смех сменились на недовольство — классика женского жанра. На сей раз не вписывались косы.

— Не хочу быть цыганкой! Хочу быть королевой Франции!

Девушка легким движением сняла заколки и затрясла головой. Объемные, пышные волосы качающимися волнами легли в новую прическу. Сабина взяла расческу и с наслаждением заскользила по волосам.

И вот она уже гуляет по Гревской площади, осматривая свои владения, где видит ужасную картину. Девушку отрывают силой от объятий с той, что вслед вопит нечеловеческим криком, полным страдания: «Дочь, моя дочь!». Охрана, исполняя наказ короля, ведет бедную к виселице. Вдали на стене Собора Парижской Богоматери за каждым движением следят двое: продавший дьяволу душу священник и влюбленный до безумия монстр. Тихо, едва слышно, играет музыка по случаю бракосочетания капитана с Флер де Лис. Но что утаиться от самой королевы?

Каждый подданный на площади, каковых собралось не мало, всем своим видом взывает к пощаде. Но никакой возможности оспорить даже в мыслях распоряжение короля, пускай даже ничем необоснованное и откровенно несправедливое. Судья Тристан, всю жизнь гордившийся верной службой королю, отличавшийся жестокостью, и тот дрогнул, впервые в жизни пожалев о выборе профессии. О, если бы только он мог! Кузен, главный палач Парижа, даже он жаждал оказать какое-то одолжение несчастной, прежде чем её повесить. Никто, никто не смел перечить воле короля! А королева? Стоила ли эта не то цыганка, не то похищенная в детстве француженка, уроженка Реймса, хоть какого-то упоминания о его величестве с прискорбным оттенком. Неужели королева не может во имя короля переступить через неприятное и совершенно неважное распоряжение?

Одно слово королевы, и люди в толпе закричат: «Слава королю Франции!». Вечером во всех кабаках наполненные элем стаканы будут ударяться друг о друга во имя его Величества. Каждый житель ощутит на себе милость, посланную свыше. Власть короля будет подчеркнута бесконечным контуром. Он решает, кому умереть, а кому жить! Какая сила может быть сильней?

Будучи достоверными, признаем, несмотря ни на что, королева не могла обойти волю короля! Но кто мог остановить Сабину! Она величественно подняла вначале королевскую руку, а потом и расправила указательный палец, указывая чуть ли не на самого Господа на небе.

— Сабушка, ты еще здесь? Тетя Люся и тетя Вера уже пришли. Сколько можно ждать?

Мать распахнула дверь, и Сабина в тот же миг вернулась из воображаемого пятнадцатого века. Переживая, что мама застала эти исторические карикатуры и, как бы не пришлось высокой натуре, решающей судьбы людей, опускаться до уровня оправдывающейся шизофренички, она вылетела из комнаты. Приветственно кивнув попивающим в кресле кофе маминым подругам, она схватила красный кошелек и вышла из дома. Три женщины, провожая ее взглядом, гадали над тайной ее наряда. Мать даже побежала за ней, чтобы окликнуть, но, быстро вернувшись, резюмировала:

— Такой уж возраст! У всех свои тараканы.

***

Ирина Анатольевна привыкла к жизни в Москве. Семейный переезд, состоявшийся пару месяцев назад, тяготил ее не меньше, чем дочь Сабину. Москва девяносто пятого, потрясенная развалом страны, уступала по благоустройству ведущим европейским столицам и имела свои неудобства. Однако с бытом в послевоенном Мухусе она не шла ни в какое сравнение. Будучи женой бизнесмена, воспользовавшегося кризисом и сколотившего на приватизации целое состояние, она стремилась в бомонд московского общества. Покупала брендовые вещи, читала литературу, учила языки, оттачивала манеры. Никак не из интереса. Исключительно, чтобы не попасть впросак на светских мероприятиях. Но неожиданное и не подлежащее обсуждению решение мужа вернуло семью на родину.

Снаружи трехэтажный дом, купленный за баснословные для Мухуса деньги, имел изъяны. Причиной тому было нежелание хозяев привлекать к себе излишнее внимание. Поэтому особняк не выделялся из общей городской картины, но внутри все складывалось иначе. Ирина Анатольевна с карт-бланшем от мужа в качестве компенсации за переезд творила ремонт, как могла и хотела. Причем довольно быстрыми темпами. Работа шла каждый день. Отшлифовали паркет, начинали клеить обои. Не понравились обои на стене, которые Ирина Анатольевна лично выбирала, заново клеили уже другие. Лучшая мебель свозилась со всей страны и иногда, минуя блокаду, даже из-за границы. За бесценок скупали ценные художественные работы, чудом пережившие пожары и не нашедшие места в тяжелое время. Справедливости ради стоит признать, что шустрые мухусчане под предлогом шедевра продавали Ирине Анатольевне и хлам, но опять же, все за те же копейки.