Хулиганы с Мухусской дороги - [13]

— Отказывайся от приза! — подсказывал Инал.

— Приз, — уверенно произнес москвич.

— Предлагаю Вам одну тысячу манат, — ведущий начал торги.

— Тогда бери деньги, — Инал продолжил давать советы.

— Приз! — игрок стоял на своем.

— Две тысячи, — ведущий поднимал ставку.

— У Вас в Москве две тысячи, что, — не деньги? — Инал воткнул нож в картофель.

— Приз!

— Пять тысяч манат!

— Приз!

— Ха! Я тебя предупреждал, — резюмировал Инал.

Ведущий открыл внесенный к торгам в студию ящик. Москвич ахнул от разочарования, а Эрик от удивления. Наградой оказался не желанный автомобиль, а обыкновенная капуста.

— Как Инал это делает? — спросил Алиас.

— Ему всегда везет! Но это не наследственное. Скорее это — естественная реакция организма, такая же, как инстинкт самосохранения. А то как бы он выжил бы с такими кривыми руками? — пошутил Эрик и на общее обозрение вытащил очищенный Иналом картофель, по крайней мере то, что осталось от него.

Алиас наскреб по всей квартире заначки — не шикануть!

— Инал, возьми немного денег. Сходи в магазин, купи сигареты, лимонад, пива, а на сдачу, если хватит, возьми жвачку, — а сам сел в помощь к Эрику.

Инал схватил купюры со множеством нулей и со словами «Без меня не кушать!» выбежал в подъезд. Встретил Буту с посылкой, которую мама Алиаса передала сыну из деревни. Инал перепоручил возложенное на него дело. Забрав у Буты пакет, отправил того в магазин.

Пока Бута искал нужные продукты на витрине, он взглядом спотыкался о куски медового торта. Захотелось сладкого, денег не было кроме чужих. Желание пересилило. Он схватил кусок торта и вмиг испробовал его целиком. Наслаждаясь, облизывая каждый палец, взял еще кусок, но уже ел, смакуя. Трапезу завершил в магазине. На улице Инал мог увидеть нецелевое расходование вверенных средств. По итогу купил все, кроме пива, додумавшись объяснить, что пива не было.

Когда зашли в квартиру, Инал распаковал пакеты. Сначала опустошил присланный мамой из деревни, наполненный домашней продукцией. Яйца и сыр решили пожарить отдельно, а курицу отправить на сковородку к картошке. Из второго пакета достали сигареты, жвачку и лимонад. Обнаружили, что нет пива. Алиас покосился на Инала, тот в свою очередь на Буту.

— Пива не было! — пожал плечами последний.

— А сдача где? — не сдавался Инал.

И тут Буту осенило, что, раз нет пива, должна быть сдача. Он решил соврать, понадеявшись, авось пронесет.

— Так на что денег хватило, то и купил.

Инал посчитал на пальцах. Никак слова Буты не сходились с правдой.

— Ах ты, грязный крысеныш!

Инал размашисто выписал Буте звонкую пощечину и обрушил град ругани. Бута не дернулся, поник головой, виновато принимая оскорбления. В их конфликты Эрик не вмешивался. А вот Алиас терпеть не мог, когда обижают Буту. Односельчанам он помогал в силу возможностей.

— Сколько раз тебя просить, чтобы ты его не трогал!

— Ты из-за него на меня тон повысил?

— Какая необходимость бить его? В моем присутствии! У меня дома!

— А нам чего, крыс жалко?

— Опять двадцать пять! — Алиас стукнул по столу. — Трогаешь его, считай, что трогаешь меня!

— Нет! Это ты считай, что тронул меня, ты не по столу ударил и даже не по лицу! Ты по душе моей ударил, — завопил Инал голосом, отдававшим оттенками обиды вкупе с большой любовью. — В общем, давайте, я пошел. Приятного аппетита желать не буду. Обойдетесь!

Инал демонстративно хлопнул дверью так, что весь подъезд обдало эхом.

Его не было секунд десять. Вернувшись, он бросился в объятия к Алиасу, который так тепло ответил, будто они помирились не после легкой перепалки, а после большого многолетнего конфликта.

В тот день в знак уважения к Алиасу Инал вернул Буте цепочку, отобранную возле дверей ломбарда, и списал карточный долг. Алиас в благодарность подарил Иналу швейцарский нож. Впереди ждал трезвый, но вкусный ужин.

***

В раритетном зеркале с серебряной оправой красовалась девушка. Ее сияющие глаза свидетельствовали о добром утре. Настроение — что хочется петь, без причин демонстрируя всю красоту молодости. Даже маленькие статуи ангелочков, служившие узорами на потолке, благоволили ей своей беспрестанной, заложенной художником улыбкой.

На тумбочке возле кровати лежал прочитанный роман Гюго. Француз, одновременно рисующий одной рукой философию, а другой — любовь, описывал судьбу Парижа, говорил о зодчестве, намекал на упрощение культуры, ведущее к ее краху. И как же все это утомляло юный взор! Сабина перелистывала главы и впивалась в каждую букву, где речь шла о любви. Может ли птица не летать? Может ли рожденный поэтом не слагать рифм? Может ли девичье сердце не замирать, не восторгаться, оставаться равнодушным, глядя на красивое художественное полотно о прекрасном чувстве? «О, проклятый Феб!», «Бедный Квази!», «Фролло! Женщина — не наука! Так зачем вы всякий раз пытаетесь взять её, как колбу», — фразы вырывались одна за другой по ходу чтения. К Эсмеральде она испытала сострадательные чувства, проникнувшись к обманутой чарами красавца цыганке. В то же время радуясь, что есть книги, и что учиться можно на чужих ошибках.

— Сабина! — звала мама из гостиной.

— Разве бывают такие трагедии в жизни? Разве они покидают листы романов? — продолжала рассуждать прочитанное Сабина, ничего не слыша вокруг.