Художник - шприц - [17]

- Ну так что, едем?! - спрашивает он меня задорно-игриво.

- Куда?

- Ты чего - не помнишь? Кто из нас пьяный? Решили ж - едем на пристань. Покатаемся на прогулочном - знаешь, ночной. По заливу. Берем тачку и едем. Классные ребята! Да не спи ты!

- Кто тебя посадит в тачку - вшестером?

- Не пережив-вай, Юрчик! Мен-ня - посадят! Он уже совсем тепленький. Вполне созрел для вытрезвона.

- Не, я не поеду. Не могу.

- Не могешь - или не хотишь? Погна-али, Юрчик! На пароходе, у-ух, с ветерком! Мы водки хрипнем, ты вмелешься - где-нибудь на верхней палубе. Экзот-тика! За борт порыгаем. Давай, завязывай хандрить! А-атличные парни. И баба - тоже. Да, Лелька? Тебе не холодно? А то смотри, могу пиджак дать.

- Лучше американке дай, смотри, в каком легком платьице.

Балда сбрасывает свой далеко не первой свежести и сальности пиджачок и заботливо, с потрясающей - меня лично, по крайней мере, - душевной щедростью и красноречием пьяного человека накрывает им плечи заграничной леди. Он и о Лельке-то, запахнутой в толстую кофту, побеспокоился, как видно, чтобы та направила его по нужному курсу. Тоже мне, половой гангстер мирового масштаба. Заморские джентльмены восхищены этим мужественным поступком, Стопсигнал норовит набросить на Лельку свою бумажную курточку, но Лелька, похохатывая, вырывается.

Или все же прокатиться на пароходе? Последнее время я совсем опаршивел. Затворился, как рак-отшельник в скорлупе, выползаю только к Балде. Баян при мне ширнусь, кайф выхвачу, английский, глядишь, припомню, с американцами побазарю.

- Ну так чего - едем? - наседает Балда. Молчание - знак согласия.

- Ловлю машину.

Лови, старое помело, лови. Удачной тебе охоты.

С неким азартным восхищением, словно дело происходит в цирке, американцы наблюдают, как Балда безуспешно пытается остановить таксомоторы, едва ли не хватая их, пролетающие мимо, за колеса...

Кажется, Балда договорился с шоферюгой. Оперативно, ничего не скажешь. Первыми рассаживает гостей родины. На заднее сиденье. Интересно, а мы что же - на переднее, с водилой?

- Двигайтесь, двигайтесь! - наущает Генаха.

Четвертой втискивается Лелька. Американцам весело. Трекают что-то по-своему. Нежные губы девушки утончены улыбкой, но прелестные мутные глаза подернуты сонливостью. Кто же будет ложиться ей на колени - Балда, или мне окажет честь?

- Давай, Юрчик, на переднее, а я тут, - заныривает в салон.

- Э-э-э, куда-а?! - орет таксист. - Сдурели, что ли? Машина на пятерых! Вылезай! Я сказал - вылезай!

Так Балда, выходит, не договорился? Балда - он и есть Балда.

- Мастер! - вопит лежа, как солдат в цепи, - плачу два счетчика! Два и никаких гвоздей!

- Вылезай!!! - ревет шоферюга. - Ну!

- Три счетчика! Мастер! три счетчика! Три!!!

- Вылезай! Я последний раз сказал - вылезай!!! Балда выкарабкивается задницей вперед.

- Ну тогда, мастер, подожди, мы вторую тачку поймаем!

- Мне некогда, у меня смена кончается.

- Ну не шуми. Два счетчика! Три счетчика. Ну три, три!!!

Таксист надламывается, а Балда отпрыгивает в сторону - тянуть руку в просительном поклоне. Американцы покорно сидят в машине, крутя головами, Лелька перетаптывается рядом, а я какого-то полосатого черта простаиваю истуканом неподалеку, вперясь в налепленную на серый ограненный столб рекламу кандидата в народные депутаты. Фамилия у кандидата непонятная, но забавная: Волобуро. Это угрюмый человек с густыми обвислыми усами и покорным взглядом. Наверно, он будет исправной машинкой для голосования. В листовке восхваляются достоинства кандидата, но потрудились и насмешники: в углу, наискось, наподобие резолюции нацарапано: "То ли спьяну, то ли сдуру - голосуй за Волобуру!"

Пора бы уже вмазаться да повитать в грезах. Катанье на пароходе, как видно, нам не предначертано судьбой. Э, да я недооценил своего стойкого партайгеноссе. Он зафрахтовал второй мотор. Просто невероятно. Бежит, пьяно повиливая, к тачке с американцами, бросает мне торопливо: "Давай, старик в машину. Едем!", доковыливает до машины и, сунув череп в проем задней дверцы, объясняет адрес водиле.

Трясемся по нарядному проспекту. Ночь в полном разливе. За пыльным стеклом - мигающие реденькими разноцветными бусинками гирлянды, мертво обвисшие, флаги, сонная подсветка витрин, кипящие неоном буквы на крышах. Людей почти нет, и поэтому видно, как много на тротуарах мусора. Приближаясь к перекрестку, скрипучая машина замедляет ход и под самым светофором сипато притормаживает. Красный. А машина с американцами, успев прошмыгнуть по желтому, уносится дальше, ныряя по измятой трассе и колыхаясь грязно-малиновыми фонарями.

- Жми! - шипит Балда. - Наши уходят. Жми! Ну! Давай!

- Ты что - дальтоник? - грубит таксер.

- Никого же нет! Ни одной машины!

- Правила не для машин.

- Три счетчика! Нет, четыре! Мастер, четыре счетчика!!!

- Прекрати. Сейчас будет зеленый.

Вижу, как самоотверженно Балда борется с желанием треснуть шоферюгу по затылку. Если он не поборет это желание, нам всем конец. Таксисты народ слабонервный. Выхватит из-под сиденья монтировку или гаечный ключик, каким даже поезда под откос пускать не зазорно, - и попрошибает темена. Балда, слава Создателю, побеждает желание, - и мы скрипуче пилим дальше, ударяясь колесами в асфальтовые рытвины. Автомобиля с гостями Советского Союза и теперь уже нашими личными гостями что-то не видать. Возможно, он плетется к набережной другими дорогами.