Художник каменных дел - [8]

Весной Мария Корнеевна сказала ему, чтобы он готовил в саду детскую площадку. Виктор Петрович и обрадовался и растерялся:

— Зачем же, Маня, целую-то площадку? Не дюжиной же ты намерена разрешиться?

Мария Корнеевна вдруг весело улыбнулась и задорно ответила:

— А почему бы и нет?

Под старым высоким ореховым деревом, которое раньше он собирался выкорчевать, разбил он зеленую лужайку, засеяв ее английской травой. Трава оказалась на редкость капризной, и если он забывал вечером полить ее, то под утренним солнцем она на глазах теряла изумрудную свежесть.

— От щоб ты пропала! — сердился Виктор Петрович, умываясь утром во дворе. — Неси кувшин сюда, Марийка, щоб трошки ей досталося.

И выливал на траву остатки воды из кувшина.

Но когда трава укрепила корни, то образовался под орехом славный зеленый газон, который только изредка приходилось подравнивать и стричь. Здесь любила читать свои книжки Марийка, часто отдыхала здесь и Мария Корнеевна, и траве суждена была бы вечная жизнь, если бы не топтали ее из года в год все новые и новые, сначала слабые, а потом все более крепкие и шустрые мальчишеские ноги. Когда у Марии Корнеевны родился третий сын, от английского газона остались лишь жалкие, похожие на кочки островки.

Первые двое сыновей — Сергей и Петр — были погодки. Крепкие, калмыковатые, они были точно маленькими копиями отца. Глядя на их игры, слушая их воинственпые вопли и пронзительный свист, целый день доносящийся из глубины сада, Мария Корнеевна втайне мечтала о маленькой дочери. Она часто вспоминала, сколько тихой радости приносила ей когда-то Марийка.

У Маши теперь была своя жизнь, свои думы и мечты, и Мария Корнеевна стала ей уже не матерью, а, скорее, старшей сестрой. И к братьям Маша относилась больше как вторая мать, а они воспринимали ее как взрослую. Временами чувствовалось даже некоторое отчуждение, которое шло еще и оттого, что в свою комнатку сестра братьев не пускала. Когда к ней приходили подруги, они запирались у нее и вели там свои тайные беседы. Одна лишь Мария Корнеевна владела правом свободно входить в комнату номер пять (так именовалась Машина уютная каморка с маленьким окошком в сад).

Весной 1873 года Мария Корнеевна, закончив традиционное ежегодное перетряхивание штор и занавесок и смену их на летние, зачастила на тайные посиделки в комнату падчерицы.

Вместе они что-то шили, о чем-то бесконечно шептались. Виктор Петрович узнал тайну, случайно увидев крохотный кружевной чепчик-капор.

— Зря стрекочете, сороки, — смеялся Виктор Петрович, — не будет вам девчонки — живой куклы. Ты, Марийка, не верь Манечке — у ней и зараз хлопец будет.

— Довольно я тебе потакала. Теперь-то будет непременно дочка, Оленька. Мне и повитуха сказала, и доктор. Все так говорят.

— А ты никого не слухай, ты меня слухай. (В последние годы Виктор Петрович все больше сбивался на русско-украинский диалект, так называемый суржик, каким говорили жители городских окраин Бессарабии и Украины.) — Вот выйду на полный пенсион и зроблю из новой детыны гарного казака, краше его братиев. Коня купляю. Будымо на земле хозяеваты.

Вскоре Виктор Петрович действительно подал в отставку, сменив тесный вицмундир на стального цвета халат из английского теплого сукна, с которым почти не расставался.

А 26 сентября 1873 года у Марии Корнеевны родился сын Алексей. Мальчик вышел весь в мать: те же большие серые глаза, в которых застыло то ли любопытство, то ли удивление, те же черные стрельчатые брови, та же привычка упрямо закусывать нижнюю губу.

2

За истоптанной лужайкой между каменным забором и старым корявым орехом долгое время лежали штабеля бутового камня, купленного в тот год, когда отец вышел в отставку. Каждый год по каждой весне отец принимался за пристройку к дому, но то ли весенняя немощь, то ли дела по саду не давали ему взяться за нее как следует.

Ореховое дерево начало сохнуть — корни его никак не могли распрямиться под каменным прессом. Наконец подвернулся случай, и Виктор Петрович продал запасы бута одному из соседей. Лишь разбитые и потрескавшиеся камни остались на прежнем месте. Из этих камней старшие братья Сережа и Петя сложили прекрасную крепость с островерхой башней, бойницами и дозорными площадками.

В крепости засели турки — соседские мальчишки-молдаване. А командовал крепостью пятилетний Алеша. Сережа и Петя по очереди были то майором Нехлюдовым, то Константином Щусем и по десять раз на дню шли на штурм крепости.

Турецкий предводитель был суров и беспощаден. Его верные нукеры Ницэ и Иона стреляли в наступавших из самодельных арбалетов, а когда кончались стрелы, устраивали вылазку, делая страшные глаза и размахивая деревянными саблями.

Однажды мальчишкам надоело быть турками, и они попросились в суворовцы, ну, хотя бы только разочек. Сережа и Петя согласились на это с большой неохотой, но, согласившись, взялись за оборону всерьез: укрепили крепостную башню вывороченными близ большой дороги камнями, построили частокол из толстых палок. Жаль только, ров вырыть им не позволили. Но все равно крепость стала неприступной.

Рано утром, когда все еще спали, Алеша поднялся идти на разведку. Старший брат спросил, куда это он собрался, перевернулся на другой бок и пробормотал: