Художник и его мамзель - [17]

Удивительное дело, но, как и говорил Павлуша. она на самом деле быстро успокоилась: умылась, съела яблоко, и истерики – как не бывало.

Поэтому Люба даже бровью не повела, когда кто-то постучал в дверь, которая все равно была не заперта. Она ждала, что Павлуша все-таки придет ее успокоить, не выдержит.

Но на пороге стояла Полина.

– Я на минутку, – сказала она, почему-то отводя взгляд. – Хочу все-таки предупредить насчет Сережки Маркелова. Он тебе уже в любви объяснялся?

– Объяснялся, – удивилась Люба.

– Давно?

– Только что, сегодня.

– Я так и думала. Он у нас темпераментный. Итальянец в России. Ты его не слушай.

Полина была неестественно бледной и по-прежнему смотрела куда-то в пол. Ее узкое лицо трудно было разглядеть за длинной, косо подстриженной челкой.

– А тебе завидно, что ли?

– Нет, не завидно, – с усилием проговорила Полина. – Я бы не стала тебе ничего говорить, ты мне вчера сильно не понравилась. Но Павел Владимирович сказал, что ты его родственница. Да жалко тебя стало. Тебя ведь и так кто-то бросил, видно, что нервы на пределе. Мое дело – предупредить, а ты – как знаешь.

– Но он… даже плакал. Нет, правда, я сама видела, – растерянно пробормотала Люба.

– Он всякий раз плачет, – сказала Полина. – И Головой бьется о стенку. Я вчера, когда вас вместе увидела, сразу поняла, что опять у него начался очередной задвиг.

Люба была так ошарашена, даже не знала, что сказать. Вот тебе и гений, вот тебе и Сальвадор Дали. Но ведь руки дрожали! И слезы…

– Ты нарочно так говоришь, – выдавила из себя Люба. – Из мести.

Полина показала на вмятину на двери.

– Видишь эту дырку? Своими глазами видишь?

– Ну, вижу.

– Это Сережка в начале марта железной пепельницей в дверь запустил. Вон она, на полке сверху стоит. Он тогда из-за одной девчонки чуть с собой не покончил, мы его всеми мастерскими связывали. Павел Владимирович ничего не знает, его тогда в городе не было. Сережка девчонке пепельницей чуть голову не проломил. Я сама видела.

Люба посмотрела на вмятину. Да уж, впечатляет. Не хватало еще, чтобы Сергей из-за нее начал здесь устраивать итальянские страсти и окружающих калечить. В частности Павлушу.

Любе захотелось хоть чем-нибудь отблагодарить Полину и особенно – загладить вину за свой словесный портрет.

– У тебя глаза зеленые. Красиво, – сказала она.

Полина презрительно сверкнула из-под челки колючим, неприязненным взглядом.

– Говорят, ты жутко способная, – вспомнила Люба чьи-то слова.

– Кто говорит? – встрепенулась Полина.

– Сергей. Ну, наш Дон Жуан.

– А-а-а… этот балабол… Я-то думала, Павел Владимирович. Остальные меня не интересуют.

Люба хотела спросить: «Почему?»

Но Полина уже бодро, вприпрыжку бежала по коридору с большой сумкой через плечо, в которой у нее лежали папка с рисунками, кисти, карандаши.

В общем, все, как у людей.

Глава четвертая Шурочка

Люба поймала на себе пристальный взгляд встречного мужчины и остановилась возле витрины поправить растрепанные волосы.

Это неосознанное кокетство было у нее в крови: видеть себя глазами мужчины. Любого мужчины. Всякого мужчины.

Она всегда безошибочно угадывала, что нужно сделать, чтобы понравиться собеседнику, и чувствовала, когда в отношениях наступает переломный момент: по интонации, блеску в глазах, особенному прищуру.

Единственный человек, который на нее совсем никак не реагировал, как на женщину, был Павлуша – Павел Владимирович Бабочкин.

Это было странно и даже как-то обидно. Но пока ровным счетом ничего не значило. Наоборот, все сильнее разжигало любопытство.

По своему жизненному опыту Люба знала, что мужчинам на самом деле от женщины нужно только одно. И вся разница в том, что одни люди умеют свое заветное желание старательно скрывать, а другие – сразу говорят открытым текстом. Если честно, те, кто не притворялся, всегда вызывали у нее гораздо больше симпатии.

Но встреча с Павлушей от начала до конца была исключением из общих правил.

«Может, он и правда уже старый и его вообще не интересуют женщины?» – пыталась успокоить себя Люба.

Но сама понимала, что это слишком натянутое, слабое объяснение.

В фирме Дениса, где она успела немного поработать, именно сорокалетние мужчины и те «кому за пятьдесят» вытворяли такие вещи, что молодежь диву давалась. Как говорил Денис, держи глаза.

Или все дело в том, что Павлуша – художник, а все творческие люди совсем другие? Но Сережа Маркелов – тоже художник, а сразу же…

«Наверное, у него жена – красавица, и он по ней сохнет, – решила Люба. – Нужно дождаться, когда она уедет, а то Павлуша на самом деле какой-то потерянный…»

Она еще раз посмотрела на себя в витринное стекло и почему-то вспомнила о Полине. Может, из-за того, что как раз мимо проходила похожая девушка с короткой взъерошенной стрижкой и с сумкой через плечо?

«Скорее всего у Павлуши тайная любовь с Полиной, вот и вся разгадка, – усмехнулась про себя Люба, провожая взглядом девушку. – Иначе зачем она вечером у него в мастерской торчала? И на стульчик он к ней подсел слишком уж интимно, делая вид, что подправляет что-то в рисунке. Знаем мы такие уроки. И что он в ней нашел?»

Вспомнив об ученице Павлуши, Люба еще раз с сомнением оглядела себя в витрине с ног до головы и почему-то вспомнила, как смешно Полина вздыбила рукой волосы, когда рисовала обнаженную натуру, и задумалась о чем-то своем.