Художник Её Высочества - [126]

Общая речь не отключена и отвечают вежливо:

— Кхм, про родинки ничего не могу сказать, а вот Машы, простите, нет.

— Слонов пошла продавать?

— Она с родителями уехала в Штаты по работе отца. Вероятно, надолго.

Художник скрыто вздохнул с облегчением, чего единственно не было в апокалиптическом клубке чувств у извивающегося внутри своего творения скульптора.

— А что вы хотели?

— Избавиться от одного провинциального атеиста.

Как она не права! Если бы помогла Царица небесная избежать недуга, он бы крестился, он бы исполнил намаз, он бы пел «ом-м-м». Будет поклоняться всем богам налево, каких только знает. Пусть только поможет хоть кто-нибудь! Умные советчики только наяривают какие-то недоумки, а в предприятии — ни в зуб ногой, ни в жопу пальцем. Помощи ждать неоткуда. Все погружены только в себя и никому до других нет дела. Одна видимость, даже если распускается павлиний хвост сочувствия. Только и остается последняя возможность отчаявшегося влюбленного: изнасиловать, да голову отрубить. Потом себя. Расстрелял бы всех, собак! Кошек не трогаем. Кошкам стреляться не дано. Они животные хитрые, все вокруг перестреляются, а они останутся.

Малюсенький язычок щенка мазнул по кулаку, сжатому до твердости лесного ореха. Степан защемил мохеровые ушки Жуля меж пальцев. Кого люблю, того и бью. Да, Жулька?

— Клянусь нежными ранами стрел Купидона, я подглядел семейную сцену. Нижайше прошу простить за это. Клянусь галисийскими кобылицами, самое время посетить ордена Ленина московский кинокомбинат. Денег категорически нет, зато времени у меня лично теперь, что выкорчеванных зубов у практикующего зубодера.

За мятым плечом экс-инспектора — бадьяновская кочка.

— Пошли Стёпа в кине сниматься. Я за вас скажу Влчеку пару ласковых протеже.

Степан потер пальцем занывший висок.

— Спасибо, но… В другой раз как-нибудь. Мы не можем.

Глаза у девочки периодически не отличные. Так глянет порой, не глаза — зубы.

— Отвечай только за себя! Поехали, бесполезные, в ад!

Головатый развел руки в стороны за спиной Абигели в смысле: не обессудь, художник, у вас ещё не гражданский брак, каждый индивидуальничает, как ему хочется.

Головатый с Лабунько явно снюхались, наверное на одном солнышке онучи сушили. Всю дорогу до Мосфильма трепались промеж собой, спорадически устраивая ржанье на весь троллейбус.

На улице снова духота. Степан попытался сорвать со вспотевшей резины стекло форточки — бесполезно. Утешает только то, что в Нигерии ещё душнее.

На удивление, на проходной их пропустили без вопросов, даже не потребовалось выписывать пропуска, стоило Бадьяну надменно упомянуть фамилию Гжимултовского. Они долго шли мимо складов реквизита, пиротехнических, оружейных, макетно-бутафорских, звукотехнических цехов, цехов комбинированной съемки и съемочных павильонов, пока не подошли в конце блудливого коридора к двери с табличкой: «Гл. режиссер». Здесь с Бадьяном произошла заметная метаморфоза. На цыпочках подошел к двери и поскрёбся.

— Войдите! — приказано басом из-за двери.

Цепочкой втянулись в помещение. Степан вздохнул, вошёл последним и приютился боком к косяку. Утешает только то, что в Нигерии, Мосфильма, нет..

За ломберным столиком сидел главреж в ветхом плаще, отороченном горностаем, и попивал кофе. То, что он тот самый Влчек Гжимултовский, не вызывало сомнения. И неизвестно, почему. Ведь рядом еще стояли; ископаемый воротник с твердыми накрахмаленными уголками, значительная дама за роговыми очками, да дублет с погонами сзади подпирал кулисы.

Степан отметил необыкновенную худобу главрежа, нет, даже изможденность в облике. Гжимултовский поднялся навстречу гостям. Рост — картинный.

— Ба! Совершенный Бадиан со свитой пожаловал. А мы тут мучаемся, кого повелителем мух поставить.

— Само собой, — разрумянился кандидат в повелителя мух.

Гжимултовский приблизился, под сажную шляпу с широчайшими полями попало больше света и увиделись; мертвенно-бледное лицо, глаза навыкате, фактурная полоса от бровей. Похоже, лоб обожжен, может быть выше. Потому шляпа не снимаема ни при каких обстоятельствах.

— Великолепный Бадьян, сыграете Вельзевула?

— Нам еще мелкие черти-мухопожиратели нужны, — подсказала дама за роговыми очками, заглядывая в блокнот.

— Сыграю, — согласился бенефициант, волею богов превращаемый в князя мух, то есть тоже в бога.

— Еще нужен благородный рыцарь Бернгард, — напомнил дублет с погонами.

Ископаемый воротник, квелый мужичок обратил внимание на то, что святой Евкр законным порядком, согласно сценарию, затребовал черную душу грешника — ворона.

Похоже, у главрежа к Форшмаку некий эстетский интерес, как у дантиста к кривому зубу мудрости, в любом случае не удаляемому.

— Представьте же нас друг другу, дорогой Бадьян.

Дорогой Бадьян повернулся к своей компании.

— Эта..! Ну это главный режиссер фильма, — затем почему-то первой очередью показал на Степана, укрытого спиной Головатого. Головатый деликатно прянул в сторону. — Это Стёпа. Мы эта… познакомились круто. Терентий Головатый Романович. Мой другх можно сказать щас. Девушка наша… Абигель, значит.

Раскрыл рот для послесловия ещё, но не договорил. Гжимултовский, раздвигая всех крыльями плаща, шагнул вперед, склонился для поцелуя. Абигель сразу подала руку, как женщина аристократического круга.