Художник Её Высочества - [123]

Самое безнадежное занятие в жизни — пытаться изменить свои привычки. Как привык человек макать булочку в какао в детском садике с ментальной вывеской, так и будет её макать на другом конце галактики, если доведётся, и в любом возрасте. А уж если достанется это не делать, естество ответит либо разряжающими сновидениями кошмарного свойства, либо скрытым напряжением, разрушающим нервные связи. Или совсем просто. Будешь совсем чуть-чуть, а всё ж другой. Чуть молчаливей, чуть скрытней, чуть злобней, прочее. Но лучше, не оставит привычка уходить в лес в ожидании первого снега, и привычка дышать предвосхитительной тишиной во время загона, и привычка чертить ногтем на восковом теле гриба-чаги четырнадцать черточек. Про лакомство возвращения в свою колыбель разговора нет.

— Кто сказал, что к кипящему горшку муха не летит? Я сам видел в студенческой столовой.

С этими словами прекратился «антонов огонь» похмелья. Лайнер снизил скорость и серебряное тело заскользило вниз по пологой дуге.

Что ж, сразу покупает билет до Абакана, навещает мамулю, переночует и завтра же летит в Хакасию. Хакаская котловина южней Красноярска на четыреста с небольшим километров, что для огромной Сибири тьфу без нолика. И можно было бы прилететь сразу в Абакан, но быть рядом и не навестить пенаты такая же несуразность, как повесившийся колобок, как итальянцы без мотороллеров, как поедание пиццы с хлебом, и так далее.

Натужно замычали реверсом двигатели и голову пьяно потянуло вперед, по вектору инерции.

«Дома!» — с каким-то сдержанным удовлетворением сказал себе Степан.

— Полы подтерла, поехала на дачу, полила, вернулась, кладовку перебрала, компот сварила, пришла Вера Баранова, поговорили, только тесто завела — ты стучишься. Будешь пирожки с картошкой утром есть.

Эти знаменитые материны цепочки. Дневник дня. Позвонишь из Москвы — тебе отчет о проделанной работе. Умиление!

— Ты надолго, сынок?

— Завтра рано утром улетаю в Абакан.

— Как..?! А стряпки?

Он всё-таки поел ностальгические пирожки. Мать вскочив затемно, развила бурную деятельность. Степан ещё спал, а в ноздри уже лез гастрономический аромат детства. От чего проснулся до звонка будильника. С кухни доносилось шипение пирогов в масле. На цыпочках подкралась, заглянул к нему.

— Я проснулся. Ну не лень тебе?

— Не лень, не лень. Мойся и за стол. Тебе, как всегда, масло подсолить?

Самолет взвизгнул колесами об асфальт и голову, обычным порядком, пьяно потянуло по вектору инерции. Спустившись по трапу, оглянулся вокруг. Равнина, взволнованная дальше холмами, у горизонта безлесая горная гряда с зализанными временем вершинами, и сразу ощущение, будто не обжитая местность, а, к примеру, вон там, сейчас покажется конная группа расфуфыренных перьями диких индейцев или вон там, втесняясь в долину, пройдет цепочка лам с погонщиками в пончо.

Стоянка такси у круглой клумбы. В середине клумбы культовый каменюга циклопических размеров, на его шершавой коже — солярные знаки. Величественное достижение мегалитической эпохи, о чём толковал Головатый.

— Скажите, до Черногорска далеко?

Вялый с утра таксист неблагозвучно подавил зевоту.

— Десяти километров не будет. Едем?

«Чем его возбудить? — думал, разглядывая пейзаж, обтекающий такси с двух сторон. — О чём спросить двухголового?» Потом озабоченно поморщился по поводу матери. Что она всё за бок хваталась? Вот ведь натура! Где деревенская публичность, а где ведь клещами не вытянешь. «У

тебя что-то болит?» — «Да нет же, не болит… Старые уже, скоро помирать.» Фатализм какой! Сколько её помнит- мнительность. Только всю жизнь, в работе, по хозяйству с огоньком, в нотации хорошо оттемперированного клавира. Эх, мамыся, мамыся!

Степан честно рассказал пророку про его двухголовость, вызвав тем весёлое уханье. У легендарного Глоовы медлительные, как у его Абигели, движения в глицерине. Кожа — монголоидный желток, глазки ехидно-веселые.

— Да, конечно, у меня ведь на одной ноге четыре, а на другой шесть пальцев. На двух-то всё равно десять, — поводил пальцем перед степановым носом, но на уважительном расстоянии. — Я, дружок, вовсе не король Артур, а мои последователи не рыцари Круглого стола, — хмыкнул. — Округлого. Сделаем так. Я собрался погулять в пампасах. Пойдем со мной, там и обсудим.

Тут же собрались, автобус подбросил их к окраинам городка и вот они уже идут по степи, помаленьку поднимаясь на отлогие холмы.

— Смотри, какое родительское собрание, — пророк наклонился, разглядывая суету муравейника. — Ты не плавай в пресной воде общих мест, выкладывайся копеечками.

Степан заговорил наоборот. Не описывать же, что они с подружкой вытворяли на шпиле?

Остановились, Глоова развел костерок. На огонь — металическую кружку, налил из фляжки воды.

— Ясно. Так ты говоришь, она призналась, что летала на шпиль, когда исчезала? Подожди, заварку соберу.

Ушел в степь и скоро вернулся с пучком разноцветных трав. Заварил в кипятке, прикрыл каменной плиткой.

— Сейчас тебя таким чаем угощу! Тут коекакство не проходит. Технология дедов!

Истому кофевару Бумажному нет нужды об этом говорить. Действительно бисерная игра на фортепиано. Сахара нет, но он не нужен, аромат — всеусерднейший.