Хрустальный мир - [49]

Стоя среди камней, Сандерс заметил, что кристаллические наросты на его обуви потихоньку растворяются, тают, словно сосульки, на которые откуда-то повеяло жаром. Куски кристаллов отпадали, а затем таяли, исчезая в воздухе.

Тут он понял, почему Торенсен принес молодой женщине самоцветы и почему она так хищно на них набросилась. По какому-то прихотливому капризу — то ли оптической, то ли электромагнитной природы — собранный внутри камней в ослепительный фокус свет параллельно порождал и уплотнение, сгущение времени, и тем самым истечение света с их граней поворачивало вспять процесс кристаллизации. Возможно, именно этот дар — дар времени — и объяснял извечную притягательность драгоценных камней, так же как и очарование всей барочной живописи и архитектуры. Замысловатые гребни и картуши, занимающие гораздо больше места, чем того требует их объем, тем самым, кажется, содержат некое объемлющее, всеохватывающее время, навязывая непреодолимое ощущение бессмертия, которое невольно испытываешь и в соборе Святого Петра, и в Нимфенбургском дворце. Явный контраст с этим представляет архитектура двадцатого века с ее типичными прямоугольными фасадами, лишенными любых украшений, с ее канонически евклидовым пространством. Она по сути является архитектурой Нового Света, уверенного, что и в будущем будет прочно стоять на ногах, и равнодушного к неотступно преследующим разум старушки Европы острым приступам ощущения собственной бренности.

Встав на колени, доктор Сандерс набил самоцветами карманы, насыпал их за пазуху, запихнул под манжеты. Потом он уселся, привалившись спиной к фасаду склада, внутри полукруга гладкой мостовой, словно в крохотном патио, окаймленном кристаллической порослью, которая сверкала, словно призрачный сад. Прижатые к холодной коже твердые грани самоцветов, казалось, согревали его, и через пару-другую секунд он отдался усталости и провалился в сон.

***

Проснулся он среди ослепительного солнечного света на улице храмов, где в иззолоченном воздухе во всем великолепии красок поблескивали радуги. Прикрыв глаза, он откинулся назад и посмотрел ввысь на верхушки крыш, на их золотую черепицу, инкрустированную ряд за рядом цветными драгоценными камнями, наподобие павильонов в храмовом квартале Бангкока.

Рука потянула его за плечо. Попытавшись сесть, Сандерс обнаружил, что полукруг чистого тротуара исчез, а его тело распростерто на ложе из проросших из земли игл. Быстрее всего они отросли у входа на склад, и его правая рука оказалась заключенной в футляр из множества кристаллических шипов трех-четырех дюймов длиной, который доходил почти до плеча. Внутри этой примороженной рукавицы, которую он едва мог поднять, пальцы его окружал настоящий лабиринт радуг.

Сандерс с трудом сумел встать на колени, отломав часть кристаллов. Оказалось, что позади него, сжимая в руках ружье, на корточках сидит бородатый мужчина в белом костюме.

— Вентресс! — Сандерс с криком поднял свою превратившуюся в самоцвет руку. В солнечных лучах крохотные узелки драгоценных камней, выпавших из-под манжет, светились среди кристаллизовавшихся тканей его руки, словно врезанные в нее звезды. — Вентресс, ради Бога!

Его крик отвлек Вентресса от дотошного осмотра наполненной светом улицы. Небольшое лицо и блестящие глаза архитектора были преображены странными цветными пятнами, испещрившими кожу и заштриховавшими бледно-голубым и лиловым бороду. Его костюм источал тысячи цветных полос.

Он встал на колени рядом с Сандерсом, пытаясь приставить на место оторванную от руки доктора полоску кристаллов. Прежде чем он успел что-либо сказать, прогремели выстрелы, и стеклянная шпалера, застывшая в дверном проеме, разлетелась ливнем осколков. Вентресс скорчился позади Сандерса, потом метнулся к окну. Когда по улице разнеслось эхо нового выстрела, они, миновав разграбленные прилавки, вбежали в кладовую для хранения драгоценностей, где за распахнутой настежь дверцей сейфа виднелась груда в беспорядке побросанных металлических коробок. Вентресс походя захлопнул крышки пустых поддонов и принялся сгребать в кучу рассыпанные по полу мелкие самоцветы.

Рассовав их Сандерсу по пустым карманам, он потащил его через окно, и они оказались на аллее позади дома, откуда выбрались на примыкающую улицу, преображенную нависшей над головой сетью решеток в туннель пунцового света. Они остановились у первого же поворота, и Вентресс повелительно махнул рукой в сторону маячившего в каких-то пятидесяти ярдах от них леса.

— Бегите, бегите! Через лес, куда угодно! Это все, что вам остается!

Он подтолкнул Сандерса прикладом ружья, казенную часть которого усеивала теперь россыпь серебряных кристаллов, превративших его в подобие средневекового кремневого ружья. Сандерс поднял руку. Грани самоцветов плясали в солнечном луче, словно рой светляков.

— Моя рука, Вентресс! Уже по самое плечо!

— Бегите! Больше ничто вам не поможет! — Расцвеченное лицо Вентресса озарилось гневом, будто от возмущения, что Сандерс никак не может примириться с лесом. — Не тратьте попусту самоцветы, они не могут спасать вас вечно!

Превозмогая себя, Сандерс бегом бросился к лесу и очутился в первой из череды светозарных пещер. Он вращал рукой, как неуклюжим пропеллером, и ощущал, как кристаллы начинают понемногу таять. Ему повезло, и он вскоре наткнулся на узкий приток заворачивающей сюда от гавани реки; он помчался, словно дикарь, по ее окаменевшей поверхности.