Хрупкое равновесие - [6]
Но миссис Шроф рассеянно прибавила, выписывая очередной чек: «А ведь ты могла остановить его, если бы захотела. Тебя бы он послушал».
После этих слов Дина разрыдалась в голос. Теперь она не только горевала по отцу, но испытывала жгучую ярость, почти ненависть к матери. Потребовалось несколько месяцев, чтобы она осознала: в словах матери не было ни злобы, ни обвинения — простая констатация печального факта.
Спустя шесть месяцев после смерти доктора, опора, какой стала для близких миссис Шроф, стала понемногу крошиться. Замкнувшись в себе, она теряла интерес и к домашнему хозяйству, и к себе самой.
На двадцатитрехлетнем Нусване, уже строящем планы будущей жизни, это почти не отразилось. Однако Дина, которой было только двенадцать, остро нуждалась в родительской опеке. Она отчаянно скучала по отцу. А отчуждение матери только ухудшило ее состояние.
Нусван Шроф стал самостоятельно зарабатывать на жизнь за два года до смерти отца. Он был еще холост, жил в семье и откладывал деньги, подыскивая подходящее жилье и подходящую жену. Когда умер отец и мать ушла в добровольное затворничество, он понял, что искать жилье теперь необязательно, а вот жену надо найти поскорее.
Он возложил на себя обязанности главы семьи, став законным опекуном Дины. Все родственники приняли это как само собой разумеющееся. Они хвалили его за бескорыстный порыв и говорили, что раньше ошибались на его счет. Нусван взял в свои руки и семейные финансы, дав обещание, что мать и сестра не будут ни в чем нуждаться — его жалованья хватит на все. Но он лукавил, понимая, что получит достаточно денег от продажи амбулатории доктора Шрофа.
Первым решением Нусвана в роли главы семьи было сокращение прислуги. Он оставил кухарку, приходившую на полдня и готовившую два основных блюда, и уволил Лили — служанку с проживанием. «Мы не можем, как прежде, жить на широкую ногу, — заявил он. — Моего жалованья не хватит».
Миссис Шроф выразила сомнение в правильности решения сына.
— А кто будет следить за порядком в доме? Мои руки и ноги уже не те, что раньше.
— Не волнуйся, мама. Обязанности мы разделим между собой. Ты будешь делать легкую работу — смахивать пыль с мебели, например. Каждый будет мыть за собой посуду — чашки, блюдца. А Дина — молодая девушка, кровь с молоком. Ей только пойдет на пользу, если ты научишь ее, как держать в порядке дом.
— Возможно, ты прав, — согласилась миссис Шроф, не совсем убежденная в необходимости такой экономии.
Но Дина знала, что дело в другом. Неделей раньше она, направляясь ночью в туалет, проходила мимо кухни. Там она увидела Лили на столе с раздвинутыми ногами и брата, который втиснулся меж ее ног — пижамные штаны болтались на икрах — и крепко прижимал к себе бедра служанки. Дина с любопытством разглядывала его голые ягодицы, потом тихонько прокралась к себе, так и не зайдя в туалет. Щеки ее пылали. Наверно, она чуть замешкалась, и Нусван заметил ее.
Никто не проронил о случившемся ни слова. Лили (получив скромное вознаграждение, о котором не узнала миссис Шроф) покинула дом со слезами, заявив, что таких замечательных хозяев ей больше не найти. Дина жалела ее и в то же время презирала.
В доме установился новый порядок. Все старались, как могли. Эксперимент по самообслуживанию поначалу казался просто забавой. «Словно живешь в кемпинге», — сказала миссис Шроф.
— Тот же дух товарищества, — согласился Нусван.
С каждым днем у Дины появлялось все больше обязанностей. Участие Нусвана в эксперименте сводилось к мытью чашки и тарелки после завтрака. Других обязанностей у него не было.
Однажды утром, допивая чай, он сказал: «Сегодня я что-то припозднился. Пожалуйста, Дина, помой за мной».
— Я тебе не служанка. Сам мой свою грязную посуду! — Копившееся неделями возмущение девочки выплеснулось наружу. — Ты говорил, что каждый будет делать свою работу! А теперь заставляешь меня убирать за тобой!
— Вы только взгляните на эту тигрицу. — Нусвана позабавила выходка сестры.
— Нельзя так говорить со старшим братом, — мягко упрекнула Дину миссис Шроф. — Не забывай — мы все должны участвовать в хозяйстве.
— Он все врет! Он ничего не делает! Все делаю я!
Нусван обнял мать.
— Пока, мама.
Дину он дружелюбно похлопал по плечу, но та отпрянула от него.
— А, тигрица все еще в ярости, — сказал он на прощанье.
Миссис Шроф постаралась успокоить Дину, обещая поговорить с Нусваном и убедить его взять служанку хотя бы на неполный рабочий день, но ее решимость к концу дня пропала. Все осталось, как было. А с течением времени она не только не восстановила справедливость, а, напротив, прибавила забот своей и без того загруженной дочери.
Теперь с миссис Шроф приходилось обращаться как с ребенком. Она ела, только если перед ней ставили наполненную тарелку. Но еда не шла впрок — мать с каждым днем все больше худела. Ей приходилось напоминать, чтобы она помылась и сменила одежду. Она чистила зубы, только если на зубную щетку выдавливали пасту. Помогать матери мыть голову стало самой неприятной обязанностью для Дины. Волосы женщины клочьями падали на пол ванной. При расчесывании дело обстояло не лучше.
