Хроники ветров. Книга желаний - [14]

Бред.

И этот бред продолжается целую неделю, с того самого дня, как князь Володар высочайшим повелением разрешил перенести уроки "на свежий воздух". Это его выражение, не мое, ну да не суть важно, главное, что тот треклятый дворик, зажатый между внешней стеной и одной из башен, за месяц осточертел мне до невозможности, а здесь хоть какое-то разнообразие.

Например, можно послушать, как стрекочут в траве кузнечики или с головой окунуться в вязкий лилейный аромат…

И людям полезно, пусть даже происходящее им и не нравится, пусть пугает, но преодолев страх, они станут сильнее. Они уже стали сильнее, хотя пока и не замечают изменений. Всего-то месяц прошел. Нет, вру, месяц и неделя, а это не так и мало.

Но и не так много, как мне бы хотелось. Люди учатся, но медленно, слишком медленно, а князь нетерпелив и с каждым прошедшим днем становится все более раздражительным, хотя, возможно, раздражение это не имеет отношения к нашим занятиям, но…

… но я стараюсь. И люди стараются. Особенно Вальрик. Признаться, он меня удивил: на проверку княжич оказался куда более выносливым, чем можно было ожидать от столь хилого с виду человека. А где не хватало выносливости, он с лихвой брал упрямством.

Вальрик из кожи вон лез, лишь бы стать лучшим.

Конечно, он ведь сын князя, аристократ, остальные — крестьяне, смерды, сделавшие небывалую для этого мира карьеру стражника. Глупый мальчишка, который изо всех сил пытается соответствовать придуманному образу и в результате выглядит нелепо.

Вальрика не любили, откровненно, открыто, порой эта нелюбовь доходила до совершенно непонятных мне пределов, когда кто-либо из десятка наотрез отказывался тренироваться в паре с "их светлостью". А стоило настоять на своем, и дело заканчивалось банальной дракой, страдал в которой как правило Вальрик, потому что никакое, самое упрямое упрямство не компенсирует недостаток силы и умения.

После третьего подобного "происшествия" и очередного вранья на тему "случайно получилось, недоглядели, их светлости ненарочно нос разбили" — при этих словах Вальрик обычно зеленел и с новой энергией бросался мстить за разбитый нос — я стала работать с ним сама. Мне-то глубоко все равно, что думает обо мне "их светлость" и какое ноне у него настроение.

Кажется, подобный выход понравился и Вальрику. Во всяком случае, обучение пошло быстрее, а князя боле не раздражал разбитый нос отпрыска. В данный момент их светлость отдыхали на травке, пытаясь понять, по какой такой причине снова остались без оружия. — Долго вы нонче, — пробурчал отец Димитриус, вот уж кто так и не смог привыкнуть к ночным прогулкам, так это он. Ночь, да еще ночь вне стен замка, его пугала. А мое присутствие возводило этот страх в ранг Священного Ужаса, который читался в каждой черточке круглого лица, ибо меня брат Димитриус боялся гораздо сильнее, чем всех неведомых, но обязательно опасных, существ, таящихся во тьме. По-моему, брат Димитриус не слишком верил в способность князя контролировать Грязную Тварь. Может, сказать ему, что у да-ори слух на порядок острее? Пускай выбирает выражения, а то, только и слышу, что тварь да тварь…

Волчий вой, раздавшийся совсем рядом, заставил отца Димитриуса схватиться за единственное доступное ему оружие — Библию. Священник, вглядываясь в другой берег пруда, истово перекрестился и забормотал очередную молитву.

Однако при всей своей пугливости, каждый раз на мое предложение остаться в замке, отец Димитриус скромно отвечал, что долг пастыря велит ему быть там, где души верующих подвергаются испытаниям. Конечно, дело тут не в долге пастыря и испытаниях, а в том, что среди вышеупомянутых душ имелась одна, весьма небезразличная святому отцу. Пожалуй, Димитриус — единственный человек в замке, который искренне привязан к Вальрику, и сто против одного, что не будь княжич так похож на Володара, по замку поползли бы интересные слухи.

Волчий вой стихает, и отец Димитриус, вздохнув с облегчением, крестится. Руки, правда, дрожат, и я интересуюсь:

— Не замерзли, святой отец?

Он снова вздрагивает и поспешно, точно боится, что прогоню, отвечает:

— Что ты, что ты… нисколько. Ночь-то теплая ныне… Весна.

Скорее раннее лето, но поправлять священника невежливо да и небезопасно.

— И ночь светлая, а место, место какое чудесное место! Вы только посмотрите, — он простер ручонки в сторону затянутого ряской пруда. — Какая красота! Вот оно — знамение, вот оно доказательство существования Бога! В местах, этому подобных, душа воспаряет!

Он и сам почти поверил в эту чушь, и даже приободрился, подтянулся, поглядел на меня с этаким превосходством: дескать, я, лишенная души, никогда не пойму, что чувствует человек, когда "душа воспаряет".

Не пойму. А он не поймет и не почувствует, какое это счастье — оседлать Ветер и попытаться сорвать звезду. Воспоминание причиняет боль, и чтобы заглушить ее, командую:

— Перерыв закончен. Подъем!

Люди встают, медленно, неохотно, а у меня вдруг появляется ощущение, что за нами наблюдают. Пытаюсь сосредоточиться, чтобы определить местонахождение наблюдателя, но… пора бы привыкнуть, что с этим непонятным существом на шее, я совершенно беспомощна.