Хроники тысячи миров - [22]

Они потрясли меня потому, что все было так знакомо. Я и раньше читал чувства других существ. Иногда с трудом, иногда с легкостью, но всегда это было неприятно. У хранганцев озлобленные души, полные ненависти и горечи, и когда я заканчиваю чтение, то чувствую какое-то отвращение. Чувства финдайи настолько слабы, что я едва могу их прочитать. Дамуши… совсем другие. Они испытывают сильные переживания, но я не знаю названий для их эмоций.

А шкины… я как будто гулял по улице на Бальдуре. Нет, это больше похоже на одну из Затерянных Колоний, человеческое население которых опустилось до варварства и забыло о своем происхождении. Здесь кипят человеческие страсти, первобытные и неподдельные, но не такие утонченные, как на Старой Земле или на Бальдуре. То же и у шкинов: возможно, они примитивны, но так понятны. Я ощущал их радость и печаль, зависть и гнев, тоску и боль. Ту же опьяняющую смесь, которая вливается в меня везде, где я открываю ей свое сердце.

Лия тоже читала. Я чувствовал, как напряглась ее рука, лежавшая в моей. Потом рука снова расслабилась. Я повернулся к Лие, и она увидела в моих глазах вопрос.

– Они люди, – сказала она. – Они как мы.

Я кивнул.

– Вероятно, параллельная эволюция. Шки – это что-то вроде древнего подобия Земли с некоторыми мелкими различиями. Но ты права. Они больше похожи на людей, чем все остальные существа, которых мы встречали в космосе. – Я обдумал это соображение. – Это ответ на вопрос Дино? Если они похожи на нас, следовательно, их религия более привлекательна людям, чем по-настоящему чуждые верования.

– Нет, Роб, – сказала Лия. – Я так не думаю. Наоборот. Если они похожи на нас, неясно, почему они так охотно идут умирать. Понимаешь?

Конечно, она была права. В прочитанных мною эмоциях не было склонности к самоубийству, не было психической неуравновешенности, не было ничего ненормального. Однако каждый шкин приходит к Конечному Единению.

– Надо сосредоточиться на ком-нибудь одном, – предложил я. – Этот поток мыслей и чувств никуда не приведет.

Я огляделся в поисках подходящего объекта, но тут раздался звон колокольчиков.

Они звенели где-то слева от нас, их звук почти растворялся в общем городском шуме. Я потянул Лию за руку, мы побежали по улице и нырнули в первый же просвет между куполами.

Колокольчики были все еще впереди, и, срезав угол, мы пробежали через чей-то двор и перелезли через низкую зеленую изгородь. За ней оказался еще один двор, выгребная яма, еще купола и, наконец, улица. Там мы нашли тех, кто звонил в колокольчики.

Их было четверо, все Посвященные в длинных одеяниях из ярко-красной ткани, волочившихся по пыльной дороге. В каждой руке эти шкины держали по большому бронзовому колокольчику. Посвященные непрестанно звонили, размахивая длинными руками, и резкие, лязгающие звуки заполняли улицу. Все четверо были пожилые и, как все шкины, безволосые и покрытые множеством мелких морщинок. Они очень широко улыбались, и проходящие мимо шкины помоложе улыбались им в ответ.

На головах у Посвященных сидели Сосуны.

Я ожидал увидеть нечто отвратительное. Но нет. Зрелище слегка тревожило меня, но потому только, что я понимал его значение. Паразиты напоминали яркие шарики малинового желе размером от родинки, пульсирующей на затылке одного из шкинов, до огромной липкой шевелящейся подушки, которая покрывала голову и плечи самого маленького, как живой капюшон. Сосун живет, потребляя питательные вещества, содержащиеся в крови шкинов.

И медленно, очень медленно поглощая своего Посвященного.

Мы с Лией остановились в нескольких шагах от них и стали смотреть, как они звонят. У Лии было серьезное лицо, у меня, наверное, тоже. Все остальные улыбались, и колокольчики вызванивали песнь радости. Я крепко сжал руку Лии.

– Читай, – прошептал я.

Мы начали читать.

Я читал колокольчики. Не звон, нет, а ощущение колоколов, переживание колоколов, светлую, звенящую радость, гулкую, заливисто-серебристую звучность, песнь Посвященных, единство душ, при котором все сливаются в одно. И переживал то, что чувствуют Посвященные, когда звонят в колокольчики, их счастье и ожидание, восторг, с которым они шумно сообщают всем о своей удовлетворенности. Я ощущал идущие от них огромные горячие волны любви, страстной, плотской любви, одновременно мужской и женской; это была не слабая, разжиженная эмоция человека, любящего своих близких. Это была настоящая жаркая любовь, она пылала и зажигала меня, подступая к самому сердцу. Они любили себя, они любили всех шкинов, они любили Сосуна, они любили друг друга, они любили нас. Они любили нас. Они любили меня так же горячо и безоглядно, как Лия. И вместе с любовью я почувствовал их преданность и близость друг другу. Каждый из четверых был личностью, каждый отличался от других, но они думали как одно существо и были преданы Сосуну, и были все вместе и едины, хотя каждый оставался собой и никто из них не мог прочитать чувства других так, как их читал я.

А Лианна? Я отстранился от Посвященных, отключился от них и посмотрел на Лию. Она была бледна, но улыбалась.

– Они прекрасны, – тихим, нежным и удивленным голосом сказала Лия.