Хроники Проклятого - [59]

…пылало все.

Спиро только сейчас начал понимать, что произошло. Дурнопахнущий жар бил ему в лицо. Одетые в темное люди, став по краю пристани и взобравшись на прибрежные скалы, расстреливали уцелевших пиратов из арбалетов – благо пламя давало возможность разить врага прицельно. Тех, кто уцелел в огне и пытался взобраться на обрывистый берег, сталкивали вниз баграми и палками, били по головам, и они, оглушенные, тонули у самого берега.

Галера пылала так, что, казалось, над побережьем поднимается огненный рассвет.

Для пиратов бой был проигран, так и не начавшись. Еще пятнадцать минут назад к берегу подходило грозное судно, несущее в своем чреве сто пятьдесят привычных ко всему головорезов. Сейчас же черные жирные нити копоти носились по воздуху, как траурные ленты.

То, что происходило у пирса, нельзя было назвать схваткой. Это было хладнокровное жестокое убийство, истребление. Люди, сидевшие в засаде на берегу, не знали, что такое жалость. Зато хорошо знали, как лишать жизни. То там, то тут вспыхивали жаркие, короткие стычки – кое-кому из пиратов удавалось выбраться из воды, но тут же рядом возникали фигуры в черном, звенела сталь, глухо рвали влажный от дыхания ночного моря и пролитой крови воздух арбалетные тетивы. Болты с чавканьем пробивали плоть.

Спиро, несмотря на юный возраст, много раз видел, как умирают люди. Смерть давно не поражала его, но и не стала привычным зрелищем. Он не успел зачерстветь. Ему все еще было страшно. И любопытно. И любопытство пересиливало страх.

Мальчишка сделал несколько неверных шагов, переступил через низкий борт тариды и спрыгнул на пристань. В нескольких местах дощатый настил обуглился и дымился, возле медных сифонов по дереву бежали небольшие шарики пламени, с раскаленного металла все еще капал жидкий огонь. Спирос обошел страшный огнеметный агрегат боком, чтобы ненароком не коснуться горячих труб. Из их чрева тошнотворно несло тухлыми яйцами и еще чем-то не менее вонючим, напоминающим запах падали. Зловоние так било в ноздри, что мальчишка едва сдержал позывы к рвоте.

Дальше было хуже.

Спиро отвернулся, чтобы не видеть, что делает с телом человека греческий огонь, но это не помогло, и остатки ужина вылетели из него с такой силой, что рвота хлынула даже через ноздри. Мальчишка, шатаясь, отбежал от обугленного трупа и, вытерев рот грязной ладонью, перекрестился.

Горящий корабль производил страшный шум: ревело, пожирая свою добычу, пламя, горящие доски и головешки падали в волны и шипели, трещал рассыпающийся корабельный скелет. Пронзительно пищали прыгнувшие в воду крысы, потерявшие свое пристанище. И еще выли и кричали на разные голоса те, кто еще не сгорел, не утонул и не был убит. Их осталось немного, но кричали они громко, может быть, в надежде, что Бог услышит их мольбы о помощи. Но Бог ничего не слышал. Время было позднее и, наверное, он спал.

Спиро подошел к самому краю пристани, не в силах оторвать взгляд от пылающей галеры. Трудно было поверить в то, что неизвестные люди в черном, скорее всего, прибывшие на остров вместе с таридой, привезшей доброго Ираклия, в течение получаса уничтожили корабль, экипаж которого многие годы держал в страхе торговцев и рыбаков – обитателей местных вод и жителей здешних островов с островками.

Черный корабль умирал у скалы. Он умирал плохо, и Спиро почувствовал, что улыбается, глядя на смерть врагов. Его мама, любимая мама, сладкий запах пота которой до сих пор чудился мальчику ночами, тоже умирала в муках. Он хотел бы забыть все, что произошло в тот день, но не мог. И скорее всего, ему не суждено этого забыть до самой смерти. Но он не разучился улыбаться, а только что приобрел новый повод для радости – смерть врага.

Под ногами у Спироса зашуршало, словно под настилом пристани завозилась огромная крыса, и он невольно сделал шаг назад, но тут же наткнулся спиной на препятствие. Тяжелые сильные руки легли ему на плечи, и мальчишка, повернув голову, увидел, что за его спиной стоит закутанный в свой потертый плащ Ираклий – его новый кумир и хозяин. Лицо приезжего было совершенно бесстрастно, темные глаза блестели в бликах пламени, как черные агаты. Белки глаз стали совершенно незаметны в таком освещении, и Ираклий смотрел на смерть глазами смерти – угольно-черными, блестящими, источающими холодный ужас.

Он ободряюще похлопал мальчика по плечу, и оба остались на месте. Шорох стал громче и за край настила уцепилась чья-то обгорелая рука, более напоминающая птичью лапу, чем человеческую конечность. Потом на доски легла вторая рука, уже не такая страшная, и на причал выбрался мокрый, израненный и жалкий человек.

Боль безжалостно скрутила его тело. Он не мог подняться и не мог лечь – мышцы чуть не рвались от каждого движения. Из раны на лбу сочилась темная, как смола, кровь, сгоревшие борода и волосы покрывали кожу коркой. Пират был обуглен, как горелое полено, но в ухе его сияла непонятно каким образом уцелевшая и не закоптившаяся серьга.

Потратив все силы на подъем по скользким скалам, на которых крепился настил, он упал на одно колено и едва не опрокинулся на бок, разевая в крике рот. Спиро стиснул кулаки и двинулся вперед, но сильная и твердая рука Ираклия не дала ему сделать и шага. Мальчик обернулся, скаля зубы, но понял, что Ираклий не хотел сдерживать его: приезжий протягивал Спиросу меч, который весь вечер прятал под плащом.