Хроники последнего лета - [53]

— Рудаков… Артемий.

Засмеялись все, как будто Рудаков сказал что-то очень смешное. Спросивший, по всей видимости, главный в этой камере — «смотрящий» — улыбнулся одними губами и сказал снисходительно:

— Это понятно. А скажи обществу, братишка Артемий, статья у тебя какая?

— Э… Сто одиннадцатая, — Рудаков запнулся, — часть вторая.

Смотрящий кивнул с некоторым удовлетворением.

— Статья у тебя хорошая. Проходи, располагайся, Артемий Рудаков. Круглый, покажи.

Круглый, оказавшийся долговязым молодым человеком с рыжими волосами и розовым как у младенца лицом, соскочил с койки, скользнул к Рудакову, комично присел и показал в сторону свободной кровати.

— Прошу на шконку.

Движения его были разболтанные, как у куклы-марионетки.

Рудаков прошел, сунул пакет под койку, расстелил матрас и сел. Круглый немедленно уселся рядом и приобнял за плечи, словно старого друга.

— Первоходишь?

— Да, — кивнул Рудаков.

— Ух, ты! — восхитился Круглый. — За что же тебя, такого красивого, к нам в хату причалили?

— Я же говорил… сто одиннадцатая.

Помня, что смотрящий одобрительно отреагировал на статью, Рудаков постарался произнести ее номер внушительно, с выражением. Но Круглый в ответ рассмеялся рассыпчатым дребезжащим смехом, причем губы его не растягивались в улыбке, а скорее кривились, словно выражая отвращение.

— Странно, что такого фраера-первохода чалят к уважаемым людям. Как объяснишь? Косяки есть?

— Какие косяки?

— Почем я знаю, какие? — удивился Круглый. — Твои косяки — твои дела. Смотри, здесь за все спросят.

Рудаков молчал, не зная, как ответить. Вообще-то он ожидал выяснения отношений при поселении в камеру — кому сейчас, скажите, не известны арестантские истории — но не предполагал, что случиться именно так.

— Ты думал, — продолжал Круглый, — понятия есть в зонах, а в СИЗО можно расслабиться? Нет, братишка. Наша хата — козырная. Здесь все по понятиям. И люди все порядочные.

Рудаков снова промолчал, что здорово не понравилось Круглому.

— Сказать нечего? Это плохо, — он снял руку с плеча и поднялся, — я же с тобой поговорить хотел как с правильным. А ты отказываешься. Плохо это.

Круглый повернул голову и громко сказал смотрящему:

— Святой, фраер не хочет разговаривать!

Смотрящий, зовущийся, по всей видимости, Святым, не спеша встал, широко потянулся, расставив руки, от души зевнул и как бы нехотя бросил:

— Давай его сюда.

Круглый повернулся назад к Рудакову и, кривясь все той же странной улыбкой, сказал:

— Отрывай корму, пошли к людям.

Рудаков испытывал непреодолимое желание упасть и тут же заснуть. Поэтому на простое действие — оторваться от койки и встать, ему потребовались чрезвычайное напряжение воли, а несколько шагов отняли все силы.

Он стоял перед Святым и качался как пьяный. Сам же смотрящий смотрел на него с нескрываемым удовольствием.

— Значит так, Артемий Рудаков. Погоняло твое будет Рудя. Усвоил?

Рудаков кивнул. Ему было все равно.

— А теперь, Рудя, расскажи людям за что попал. Только без порожняка, Рудя, по делу.

Рудаков секунду собирался с мыслями, потом начал говорить. Получалось неважно, голова все еще работала плохо, и он чувствовал, что рассказ получается сбивчивым и, главное, неубедительным.

— Вот что я скажу, — прервал его Святой, — кажется мне, что не уважаешь ты общество. Совсем не уважаешь. Статья у тебя, конечно, правильная, ничего сказать не могу, предъявить тут нечего. Только разобраться надо, хорошо разобраться. По ходу, прогон какой-то бросаешь, а это нехорошо. Знаешь, что хорошие люди сигналят? Хорошие люди, правильные, и слова их все слушать должны. Послушай, и братва пусть послушает, чтобы непоняток после не было.

Святой сделал многозначительную паузу, а Рудаков почувствовал, что вокруг сгущается напряженное внимание.

— Ты кто по жизни? — спросил Святой и тут же сам ответил: — ты — фраер. Обычный фраер. Ты говоришь сто одиннадцатая… А как она получилась? Подошел к человеку, уважаемому человеку, правильному, и ударил. Тут важно не что сделал, а с кем.

Он пошарил под подушкой, достал клочок бумаги и поднял над головой, показывая всем.

— Пишут тут люди. Такие люди, что мы каждое слово их слушать должны и не моргать, не шевелиться. Так вот, пишут они, что этот фраер по глупости, пьянке или прочему беспределу ударил друга нашего Ахмеда Беса, да так ударил, что тот до сих пор в больничке без сознания чалится. И за это придется ответить.

Рудаков начал было говорить, что все совсем не так, он только сопротивлялся, но Святой жестко прервал его:

— Ты что бакланишь? Хайло откроешь, когда люди скажут. Решать будем, граждане арестанты, что с этим фраерком делать. Просят нас люди в маляве разобраться с ним по понятиям. Что же делать будем?

Никто не ответил, и Святой решительно сказал:

— Значит так. У нас беспредела нет, все должно быть по понятиям. Поэтому у тебя, Рудя есть выбор. Берешь на себя свое дело, и еще то, что тебе общество скажет. Тогда живи спокойно, и на зоне у тебя проблем не будет. Нет — спросим как с понимающего.

Рудаков молчал. Он не столько испугался, столько чувствовал полнейшее безразличие, словно речь шла не о нем, а о каком-то постороннем человеке.