Хроники последнего лета - [10]

Она не представляла, что и как устроено в больнице. Серьезно болеть довелось однажды, ей тогда было четыре года, и в отрывочных воспоминаниях остались лишь добродушный врач и тряпичный одноглазый заяц. Навещать тоже приходилось не слишком часто. Родителей Бог миловал, а к подружкам в основном ходила в роддом. Из фильмов о жизни медиков следовало, что к подъехавшей скорой должны немедленно подбежать санитары, подхватить несчастного больного и на каталке, бегом, везти в чистую палату, где уже ждут хирурги в масках и мигают сложные приборы. Первый шок случился, когда в приемном покое почти час никто не подходил, затем появилась толстая тетка в зеленом халате, равнодушно посмотрела на Рудакова, что-то записала в толстой тетради и исчезла как приведение.

Тёма стал дышать хрипло и прерывисто, беззвучно шевеля губами. Наташа испугалась, выбежала в коридор, схватила за руку проходящего человека, по виду врача, и чуть не силой потащила в приемный покой. Он сначала упирался, но, увидев состояние мужа, закричал так, что моментально сбежались перепуганные санитары, засуетились вокруг раненого, в момент погрузили на каталку и так быстро увезли, что опешившая Наташа попросту не успела за ними. В результате потом металась по коридорам, разыскивая мужа, пока какая-то бдительная санитарка не заметила ее и не выгнала из лечебного корпуса.

В холле Наташа стояла у окна, не зная, что делать дальше. Она понимала, сейчас ее вряд ли пустят к Рудакову, но уходить было как-то стыдно: уйти — значит бросить беспомощного человека. Вредная привычка анализировать собственные мысли и действия помогла посмотреть на себя со стороны. Очнись! Тоже мне, кисейная барышня! Можно подумать, не знала о том, что происходит в этой проклятой реальности! Легче всего рисовать в воображении идеальную картину, а потом рыдать в уголочке, когда она рассыпается в пыль при соприкосновении с действительностью.

Больше всего в больнице поразило приземленно-циничное отношение к человеческой жизни, естественное для медиков и, например, военных, но чуждое всем остальным. Точная и страшная надпись на казенного вида двери «Выдача трупов производится с 10 до 17 часов» по-настоящему испугала. Наташа принялась звонить маме, но трубка отвечала длинными гудками — Светлана Тихоновна принципиально не вела разговоров после шести.

Впрочем, даже если представить, что случится чудо, и беседа все-таки состоится, то ожидать сочувствия не приходилось. «Я же тебя предупреждала. А что можно ожидать от этого… Тебе уже тридцать лет, ты пока красавица, но еще немного, никого нормального найти не сможешь…» Захотелось плакать, и Наташа запрокинула голову назад, чтобы сдержать слезы. Сколько раз приходилось такое слышать… во-первых, вовсе не тридцать лет, а только двадцать восемь. И сколько раз отвечала: ну и пусть муж на шесть лет старше, это не имеет значения, зато он — Рудаков. Понимаешь, мама: Ру-да-ков. Не понимаешь? Жалко…

Народу в холле почти не было — пожилая женщина с застывшим серым лицом сидела на скамейке, а у входа тихо переговаривались два азиата — корейца или китайца — одетых, несмотря на летнюю жару в длинные кожаные куртки. Тусклые гудящие светильники бросали мутные блики на грязно-зеленые стены, где с глянцевых плакатов румяные доктора советовали натирать ноги каким-то снадобьем из красочного тюбика, глотать пилюлю от сердца и повышать потенцию с помощью какой-то экзотической штуки из неизвестных науке водорослей.

Наташа почувствовала, что нестерпимо хочет спать. Накопившаяся усталость и переживания внезапно накрыли ее сладкой сонной волной, ноги стали ватными, а глаза закрывались сами собой. Чтобы не упасть, пришлось прислониться к стене. И в этот момент свет неровно мигающей лампы сгустился, потек и превратился в невысокого человека в холщовых штанах, сапогах и длинной косоворотке, подпоясанной простой веревкой. Он был настолько неуместен, что Наташа помотала головой, отгоняя наваждение. Галлюцинаций еще не хватало! И действительно, человек исчез.

— Вы кого-то ждете?

Наташа обернулась. Ага, понятно, кого она приняла за галлюцинацию. Добрый доктор. Такой, каким должен быть настоящий врач — румяный, улыбающийся, с голубыми глазами, в идеально белом халате и шапочке с огромным красным крестом. Только почему-то из нагрудного кармана выглядывала древняя слуховая трубочка, вполне подходящая эскулапу девятнадцатого века, а не современному медику.

— Я… растерялась Наташа. — Я к мужу… Рудаков его фамилия. А моя — Воробьева.

— Милая девушка, — сказал врач, — вы ему сейчас ничем не поможете. Идите домой, отдохните, и приходите завтра. А еще лучше послезавтра. Зачем же вы себя сейчас так утруждаете? Справку можно получить и по телефону. А посещения еще долго не разрешат…

— Простите, — растерялась Наташа, — я хотела передать вещи…

Она протянула наскоро собранную сумку.

Доктор решительно взял ее под локоть.

— Нет. Будьте уверены, он всем обеспечен, у нас прекрасные условия.

Наташа заколебалась. Она не хотела оставлять Рудакова одного, но доктор был так убедителен.

— Не слушай его, дочка!

Неизвестно откуда появившийся пенсионер ввинтился между Наташей и доктором и, выпятив грудь, громко возмутился: