Хроники. От хулигана до мечтателя - [13]

Но это так, забавный казус. А вот действительно важным и знаковым моментом стала встреча с другой юной особой. Особу звали Аллой, и впоследствии она сыграла серьезную роль в моей жизни. Алла не участвовала в конкурсе, она просто отдыхала в Липках с родителями. И вот пришла на концерт, увидела неподражаемого меня и упросила родителей, чтобы они нас познакомили. В отличие от «племянницы Меладзе», Алла была очень скромна и в друзья не набивалась. Деликатно высказав мне свои восторги она осторожно добавила, что была бы не против продолжить общение. И может быть, даже пригласить меня в гости на какой-нибудь праздник. Мы очень мило поболтали, обменялись телефонами и адресами, и на этом наше знакомство несколько поугасло — до поры до времени.

Что ж, я приобрел несметное количество новых друзей, и с некоторыми из них дошел до самого финала. Надо сказать, что на конкурсе «Чунга-Чанга» из всего своего многочисленного репертуара я исполнял две вещи — «Самба белого мотылька» все того же Меладзе и «Горы Кавказа». Вторая песня — авторская, и ее, к сожалению сегодня знают очень немногие. Откровенно о говоря, никто не знает. Однако на конкурсе это не имело значения — главное, что выбор композиций был удачен, и я заливался вдохновенным соловьем.

Но в последний день конкурса случилось страшное. Я простудился. Я потерял голос. Произошло это потому, что накануне я, в припадке безалаберности, отпраздновал удачное выступление, от души наевшись мороженого. Точнее, не от души, а от пуза, но сказалось это на горле. Проснувшись на следующий день, я обнаружил, что не могу вымолвить ни слова. Осип, охрип, как старый ворон. Вдобавок невозможно было глотать пищу: гортань саднила так, что хоть по стенам бегай.

Дело-то житейское, может приключиться со всяким. Весь кошмар был в том, что это случилось в день заключительного гала-концерта, традиционно даваемого участниками. А на концерт был приглашен Иосиф Давыдович Кобзон. То есть я [неконтролируемый поток непечатных слов] сотворил над собой такое [продолжение потока] в главный, по сути, день конкурса. Все, рубите мне голову...

Я лечился все утро, до самого концерта. По крайней мере, пытался. Добежал до медсестры, посидел с градусником и выслушал рекомендации: побольше молчать и пить теплый чай. Воистину, медицина конца двадцатого века достигла небывалых высот. Только природная скромность помешала мне воткнуть градусник в ухо ни в чем не повинной последовательнице Гиппократа. Про чай я, конечно, догадался и сам, а вот молчать категорически не мог. Каждые десять минут я проверял, не вернулся ли голос. От этого связки болели все сильнее, и голос еще больше садился — хотя сперва казалось, что больше садиться некуда. Такое со мной не случалось ни до, ни после этого дня.

АРТИСТ ДОЛЖЕН КАЙФОВАТЬ НА СЦЕНЕ, А НЕ ДЕЛАТЬ ОДОЛЖЕНИЕ САМОМУ СЕБЕ.

Вспоминать сам концерт мне тяжело и стыдно. Я вышел на сцену, как зомби. Пустой и мертвый. Пять лет репетиций и конкурсов, преодоление всех препятствий на пути в Москву и наконец мой шанс, финишная прямая!.. А я пою так, будто повесился на финальной ленточке, и меня только что вынули из петли.

Я раскрывал рот и сипел. Морщился, кашлял... Абсурдная ситуация — будто врешь и себе, и всем остальным. А у меня уже тогда была уверенность: доказывать, что ты чего-то стоишь, нужно только действием. Но не словами о собственной крутизне и о том, что ты вообще-то можешь спеть, да еще как. Можешь — пой. Не получается — пошел вон со сцены!.. И вот я сам попал в положение человека, который всем своим видом заявляет: «Я бы спел, я бы так спел, что вы бы ахнули!» Ан нет, не поется...

Рядом с таким выдающимся человеком, как Иосиф Давыдович, я и вовсе хотел провалиться сквозь землю. А всего неделей раньше я бы прыгал до потолка, узнав, что буду петь в его присутствии.

Еще один удар по самолюбию — концерт шел как ни в чем не бывало. Остальные конкурсанты сделали вид, что они ничего не заметили... Что ж, так мне и надо. Получив грамоту об участии в конкурсе и золотой мини-глобус, я отправился восвояси.

Сегодня у меня сформировалось зрелое восприятия своих возможностей. Я понимаю, что надо себя беречь в чем-то ограничивать, взвешивать поступки и не выкидывать коленец. Но в 16 лет я был ребенком. Активным, целеустремленным, но все-таки ребенком. Заплатив, таким образом за свою детскую самоуверенность, я получил урок на всю жизнь. Тогда был мой первый по-настоящему серьезный конкурс, а спустя время для меня открылись и фестивали куда более крупного масштаба. И допусти я подобную ошибку на любом из них — моей карьере пришел бы, мягко говоря, конец. Поэтому — без сожалений, все к лучшему.

Я уезжал с телефонами конкурсантов в рюкзаке, но при этом в полной уверенности, что никто не обратил на меня внимания. Между тем за эти дни я поучаствовал в огромном количестве показательных выступлений, на меня сошла лавина обещаний — вплоть до предложения помочь устроиться в школу искусств в Нальчике. Все смешалось в моей голове — куда менее просторной, чем пресловутый дом Облонских. Я чувствовал себя измученным, выжатым, как лимон под прессом. В таком состоянии я и грузился в самолет.