Хроники долгого детства - [13]

Где я мог взять такие деньги?! Я не мог их вернуть. Прийти и сказать родителям, что меня несправедливо обвинили, и попросить дать пять рублей я не мог. Мои родители немедленно верили всему дурному, что обо мне говорили, и наказание следовало немедленно. Бывали исключения. Я об этом писал. Но одной руки хватит, чтобы эти исключения пересчитать. А с деньгами дело обстояло и вовсе худо.

В пятилетнем возрасте я имел копилку. Случалось, родители давали мне мелкие монеты, и этих денег накопилось больше рубля. Однажды соседский мальчик, который учился тогда в шестом или даже седьмом классе, пригласил меня в кино. Слишком занятые родители почти никогда не водили меня в кинотеатр. Да и специфически детских фильмов в Доме культуры сахарного завода, возможно, не показывали. Так что я с радостью согласился. Вот только проблема — у подростков, двоих одноклассников, не хватало денег мне на билет, поэтому они попросили взять с собой копилку, что я и сделал. После кино я поставил копилку на подоконник, где она всегда стояла. Вечером отец, узнав, что я ходил в кино и брал с собой копилку, решил проверить, сколько же денег там осталось. Увы, их не осталось вовсе. Билет же стоил 25 копеек для взрослых и 10 для детей. Отец разозлился страшно, и меня ругали как никогда. После чего уложили спать. Отец также лег. Над моей кроватью висел папин пиджак. Поднявшись, я запустил руку в карманы и обнаружил там две монетки по 15 копеек. Вскорости, когда мама проходила через мою комнату, я показал ей эти деньги и сказал, что поменялся с мальчиками: они взяли то, что оставалось у меня в копилке, а взамен дали эти две монеты. Мне казалось, что таким образом я смогу смягчить гнев отца. Не тут-то было!

— Лёля, — сказал отец из своей комнаты. — Посмотри в карманах пиджака, там у меня лежали две монетки по пятнадцать копеек.

У меня в груди похолодело. Мать запустила руки в карманы и, естественно, ничего не обнаружила. Разъяренный отец вбежал в мою комнату, вытащил меня из постели и, зажав голову между колен, выдрал ремнем так, что я кричал не своим голосом. Плачущий, я долго не мог заснуть.

Смутно вспоминаю еще одну историю, когда я возил несколько монеток в сумочке для велосипедного инструмента. Совсем не восстановлю, что тогда приключилось, однако помню, что отец схватил меня за загривок и хотел отлупить. Я вырвался и побежал от него. Несколькими прыжками он настиг меня, сбил наземь и в ярости принялся бить ногами. Мне тогда едва ли исполнилось шесть лет. С тех пор я старался к деньгам не притрагиваться.

Как бы то ни было, я имел основания полагать, что если история с пропавшими пятью рублями станет известна родителям, то, во-первых, они непременно поверят в мою виновность, а во-вторых, мне достанется по первое число. Тем более что не так давно отец избил меня до крови. Мне оставалось только одно — достать деньги. Где?

У меня созрел план. Не помню, под каким предлогом я убедил мать не давать мне в школу бутерброды, а давать по рублю, чтобы я мог позавтракать в школьной столовой. Разумеется, в столовой я не ел, а деньги отдавал Стасику. Удавалось мне это нечасто, и возвращение денег растягивалось на несколько недель. Я успел отдать только три рубля, и Стасик с Матюхиным угрожали меня побить, если я не рассчитаюсь с пострадавшим в кратчайшие сроки. Мама же отказывалась мне давать деньги, и, казалось, расправа неминуема. Стасика я немного побаивался, но еще мог бы с ним драться, но с Матюхиным…

Как это часто бывает, спасение пришло неожиданно. Матюхин рассказал Додику, что никакие пять рублей у Стасика не пропадали. Просто Стасик и Матюхин разыграли пропажу. Я тут же на уроке встал и сказал учительнице об этом. Шуряк подтвердил. Павла Андреевна смутилась. Она пожурила Стасика и Матюхина и потребовала, чтобы они извинились передо мной. Чего, разумеется, ни тот, ни другой делать не стали. Впрочем, учительницу это больше не беспокоило. Зато я мог не мучить маму своими просьбами дать мне рубль на школьный завтрак.

По прошествии времени я понял, насколько чудовищно несправедливо поступила учительница. Она не попыталась выяснить у родителей Стасика, давали ли ему эти деньги. Она не попыталась выяснить, мог ли Стасик задолжать Матюхину такую сумму — ведь семья Матюхина много уступала моей в благосостоянии, и у Матюхина никогда не бывало денег с собой. Она не захотела слушать объяснения дежурных. Ей требовалось только образцово наказать меня. «Почему?» — спрашиваю я себя. И не могу дать ответа. Но тогда я даже не думал о том, что в действиях учительницы был злой умысел. Как и во многих других случаях, я думал, что Павла Андреевна просто ошибалась. Сейчас я полагаю иначе и уверен, что атмосфера неприязни ко мне, которая создавалась в классе и которая нанесла мне тяжелейший психологический вред, является в значительной мере ее виной. Повторяю, я это осознал, став довольно взрослым. А тогда я даже любил свою учительницу.

6.

<…> Лето кончилось, и главная жизнь снова сосредоточилась в школе. Вместо единственной учительницы теперь у нас вели занятия множество преподавателей-предметников и классная руководительница — учительница английского языка. Появились и новые ученики. За первой партой в нашем ряду появилась высокая красивая девушка по фамилии Скороходова — и вызвала у меня неожиданное чувство. Ее симпатии я искал — безнадежно. Но все же странная дружба с Шуряком оставалась для меня самым главным в те дни.