Хроники долгого детства - [10]

Но это случилось несколько позже, осенью 1958-го, а пока, окруженный с одной стороны отличниками, а с другой — девочками, я избавился от постоянного ожидания конфликта. Домой из школы мне уже приходилось идти не с драчливым Юркой, а с Додиком, который тоже жил на Пироговской, возле Дома офицеров. Никакой симпатии ко мне, хулигану, Додик, выросший в семье рафинированных интеллигентов, разумеется, не испытывал. Его отец, кандидат наук, заведовал, насколько я помню, отделением в какой-то клинике — предел мечтаний моей мамы. Подходя к Дому офицеров, мы прощались — насколько я помню, в третьем классе я так и не побывал в его квартире ни разу. Однажды после некоторого отсутствия в школе я зашел к нему, чтобы узнать домашнее задание, Додик вышел, притворив за собой дверь, и дал мне переписать задание в дневник прямо на лестничной клетке — не более того.

Зато часто вместе с нами шел домой Коля Брагин, живший в соседнем корпусе того же дома. С Брагиным мы сошлись быстро, и он регулярно приглашал меня к себе, где мы болтали и часто боролись посреди комнаты на ковре. Брагин очень любил эти игры, хотя и сердился, так как я всегда в борьбе оказывался победителем. Но наши отношения никогда не напоминали мне отношения с Юркой. Они не доходили до ярости. Напротив, после некоторого озлобления Коля успокаивался, и мы вместе принимались рассуждать о чем-то, гуляли допоздна в темноте, на пару вырывали из дневников странички с двойками и, в общем, считали себя друзьями. Даже девочка нам нравилась одна и та же, Наташа Букатар, круглая отличница и гордость класса. Брагин подбивал меня писать ей анонимные письма с признанием в любви, но после первого, написанного самим Брагиным, которое мы вместе опустили в ее почтовый ящик, я спасовал, и дальше Брагин писал и отправлял письма сам. Надо сказать, что мой интерес к девочкам отступал на задний план, подавленный нарастающим интересом к книгам.

С чтением возникли серьезные проблемы. Скудное отцовское собрание, которым он гордился, и, возможно, не без некоторого основания — «У меня лучшая библиотека в Андрушёвке!» — пришлось мне не по возрасту. Небогатые родители покупали детские книги крайне редко — в основном ко дню рождения. Приобретать Фенимора Купера стало доброй традицией. «Зверобой» был подарен в 1957 году. В следующие годы — «Следопыт», «Последний из могикан» и «Пионеры», а в 1960-м — «Как закалялась сталь» Н. Островского, в 1963-м — прекрасная книга Джона Теннера о североамериканских индейцах. Признаться, я других книг и не помню. Мои товарищи также либо книг не имели, либо не очень охотно делились. Например, «Легенды и мифы Древней Эллады» я так никогда и не смог заполучить. Додик Шуряк, который демонстрировал мне битком набитый книжный шкаф (у меня от этого рябило в глазах), категорически отказался что-нибудь давать. Тем более что большей частью в шкафу красовались многотомные собрания сочинений. Поэтому главным источником чтения для меня стала библиотека. Сначала школьная, с достаточно скудным выбором; да я и не знал, что именно нужно спрашивать, а к полкам нас не допускали. Чувствуя себя достаточно глупо, я, наконец, в сопровождении соседки по двору, Марты, дочери скромной и интеллигентной мамы, дошел до районной детской библиотеки, где моя страсть утолилась достаточно полно. Мне кажется, что первые книги рекомендовала Марта. Впрочем, сейчас трудно сказать, что же я читал. В четвертом классе — несомненно, Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород». Они мне запомнились потому, что в абонементе эти книги отсутствовали, а мне во что бы то ни стало хотелось прочесть именно их. И тогда я освоил читальный зал, где работала мама Марты. И там получал истинное удовольствие.

С домашним чтением дела обстояли сложнее. Всегда возникали то препятствия, то соблазны. И, как правило, я добирался до книги только вечером, когда родители решительно отнимали ее и столь же решительно укладывали меня спать. Но однажды сосед со второго этажа, отец Тани Черкасовой, моей подружки, к которой я иногда приходил в гости, подарил мне две огромные электрические батареи с маленькой лампочкой. И тогда я стал притворяться, что покорно ложусь спать, а сам тем временем забирался под одеяло с книгой и читал в свое удовольствие. Несколько раз эксперимент удался, но потом я стал слышать шепот родителей, которые справлялись друг у друга, спит ли сын. Напомню, мы жили в одной комнате, поэтому притворство довольно быстро разоблачили. Мое поведение родителям показалось странным — уж очень тщательно я укутывался, — и мать подошла и приподняла край одеяла. Я был застукан на месте. Последовали разбирательства — где я достал батареи, кто посоветовал мне читать под одеялом и т. д. А после разбирательств родители неожиданно для меня смирились: разрешили уходить на коммунальную кухню, не помню, на каких условиях. Благо к тому времени мы обзавелись самостоятельным электросчетчиком, и конфликтов с Компрадт не предвиделось.

Но сколько бы я ни читал, моя начитанность сильно уступала начитанности Шуряка, и Додик не переставал демонстрировать свое превосходство. Это помогало мне тянуться за ним. Именно с его подачи я увлекся фантастикой, и помню первые книги — «Человек-амфибия» Беляева и его же «Голова профессора Доуэля», «Продавец воздуха». Однако мне хотелось Жюля Верна — из-за его книг я записался в районную библиотеку: «Двадцать тысяч лье под водой», «Таинственный остров» и т. д. Читая книги, я постепенно становился интересным собеседником для Додика, и в конце концов мы стали приятелями.