Хроники Дао - [4]

километров из родной провинции Шаньси в провинцию Шаньдун. Они собирались гостить в храме целый месяц.

Последний подъем на Тайшань в носилках-паланкинах тянулся медленно. Крутые склоны и обрывы Тайшань за день преодолеть было невозможно. И все же постепенное движение вперед, прерывавшееся ночным отдыхом на маленьких крестьянских постоялых дворах, давало путникам силы с первыми лучами зари вновь стремиться вверх. Во всех постоялых дворах паломникам подавали только вегетарианскую пищу – очищение тела от плоти животных и созерцание способствовали очищению разума.

Да и сама гора как бы завершала это «неземное» состояние разума. Дело в том, что Тайшань был самой высокой из Пяти Священных гор Китая. Она круто возпышалась над просторами провинции Шаньдун, закрывая собой остальные юры. Вершина Тайшань сверкала неземным величием; от нее веяло уединенностью, достойной самого Нефритового Императора. С пика Тайшань невозможно было разглядеть ни людей внизу, ни их земные творения. Холодный и разреженный воздух, окутывавший неприступные скалы Тайшань, делал эту гору великолепным местом уединения Божественного Императора.

Кем бы ни считали Императора – божественным или смертным, – он всегда оставался невидимым для простых людей. Он был величайшей тайной, воплощением силы – недоступной, но всепобеждающей. Однако каждый год по случаю празднества Император делал одно-единственное исключение из непреложного правила и спускался в свое земное обиталище, дабы принять мольбы подданных.

Тогда Сайхун был энергичным, изобретательным и любопытным мальчуганом девяти лет от роду, так что его не слишком интересовал религиозный смысл происходящего – он просто был доволен новыми впечатлениями. Его дедушка, Гуань Цзюинь, бабушка Ма Сысин и тетя Гуань Мэйхун вполне понимал» мальчика. Конечно, они не собирались силой принуждать Сайхуна

1 Кван и Гуань представляют собой два варианта прочтения одной и той же фамилии. – Прим. автора.

к чему-либо, хотя и понимали, что ему пришло самое время осознать свое первое паломничество к даосским святыням. Вот с какими мыслями семья Гуань подошла к последнему отрезку восхождения на Тайшань – Тропинке Восемнадцати Поворотов.

Тропинка представляла собой узкую цепочку из семи тысяч каменных ступеней, тянувшуюся вверх по обрывистым склонам неприступного горного карниза. В сравнении с грубыми очертаниями скал вперемешку с обрывистыми ущельями и прилепившимися к камням деревьями, тропинка казалась поразительно хрупкой. Творение рук человеческих, она явно проигрывала первозданной, извечной мощи природы вокруг. Взрослых путников несли наверх в паланкинах; а маленький Сайхун, пренебрегая возможностью забраться на спину носильщика, в восхищении самостоятельно карабкался вверх.

Утренний воздух был холодным и тяжелым от сырости. Сайхуна одели тепло: поверх костюмчика из плотной каштановой хлопчатобумажной ткани он был одет в теплое пальто из шкуры барса. Пальто с высоким воротником было подбито мехом. Застегивающиеся у колена на пуговицу бриджи спускались на белые гамаши. Ботинки и кошель для денег покрывала богатая вышивка по шелку: по бокам обуви были изображены белые и голубые облака, а носки ботинок украшали яркие аппликации в виде голов ягуара. На кошеле, который едва выглядывал из-под пальто, был вышит изготовившийся к прыжку лев. На шее у мальчика висел талисман – клык тигра. Вообще, вся одежда Сайхуна была продумана с тем расчетом, чтобы оградить его от злых сил.

Завершали наряд еще два предмета; их Сайхун очень не любил. Вначале он сорвал с головы шапку. Шапка тоже была сделана из шкуры барса. На ней были клапаны-наушники, а еще – два декоративных уха на макушке, имитирующих уши барса. Именно эти дурацкие уши больше всего не нравились мальчику, так что при первой же возможности он постарался сбросить с себя ненавистную шапку. Оставались еще противные перчатки. К большому огорчению Сайхуна, совсем избавиться от них было невозможно – они были прочно пришиты шелковыми шнурками к рукавам пальто. И все-таки без шапки и со снятыми перчатками Сайхун чувствовал, что освободился от излишней опеки и быстрее помчался вверх по ступенькам. То там, то здесь ' среди паломников мелькала его круглая голова, полностью обритая наголо, если не считать небольшого квадрата волос на лбу.

Ступени наверх, казалось, будут тянуться бесконечно. Сайхун остановился, чтобы передохнуть, и тут с ним поравнялся кортеж его семьи. За решетчатыми оконцами главного паланкина лицо его дедушки казалось гротескным силуэтом. Дедушка же, судя по всему, отлично видел Сайхуна, потому что через мгновение гулкий голос старика загремел изнутри:

– Сайхун! Где твоя шапка?

– Верно, я забыл ее на постоялом дворе, Дедушка. – И Сайхун постарался придать своему лицу самое невинное выражение.

Из паланкина послышался тяжелый, терпеливый вздох. Подошел слуга, неся в руке поднятую по дороге шапку. Сайхун скорчил ему рожицу и уже собрался было пнуть слугу в ногу, но дедушка снова резко окликнул внука. Разочарованно вздохнув, Сайхун покорно надел нелюбимую шапку.

И снова сорванец помчался впереди процессии. Ну и что, что шапку пришлось надеть, – улыбался Сайхун: он знал, что из всех внуков дед больше всех любит именно его, Сайхуна. Знал он и то, что каким бы жестким ни казался дедушка, сердце старика было полно терпения и всепрощения.