Хроники 1325 – 1340 - [7]

Другой особенностью Книги Третьей можно считать выход на передний план фигуры автора. Если в Книге Второй Фруассар еще предпочитал говорить о себе, используя безличные обороты («как вам выше уже было рассказано…», «итак, поговорим о…»), то теперь он смело пользуется личным местоимением «я». Более того, он фактически делает себя героем повествования, передавая в прямой речи свои разговоры со свидетелями разных событий и описывая в мемуарном стиле свои поездки за новым материалом.

Есть основания полагать, что к этому «выходу из тени» Фруассара подтолкнул радушный прием, оказанный ему при дворе Гастона Феба. Вероятно, именно граф де Фуа внушил Фруассару мысль о непреходящей ценности его труда и повысил его авторскую самооценку с помощью тонко сделанных комплиментов. В любом случае горделивую позицию, заявленную Фруассаром в Книге Третьей, следует считать отражением важных изменений, происходивших в общественной идеологии того времени. Распространение светской образованности и подъем городской культуры сопровождались ростом самосознания и индивидуализма в западноевропейском обществе. Прямым следствием этого стало уменьшение количества анонимных трудов. Автор XIV столетия уже стремится к самовыражению и обретению общественного признания. Он нередко готов сообщить читателю свое имя, поведать о своей точке зрения на тот или иной вопрос, рассказать о каком-нибудь случае из своей жизни. Широкое распространение получает мемуарно-биографический жанр. Представители дворянского сословия начинают с глубоким пиететом относиться к «людям науки», т. е. к образованным клирикам, способным обессмертить их образы и деяния в своих трудах. В то же время в интеллектуальных пишущих кругах все чаще высказывается мысль о том, что на человека следует смотреть не только как на носителя какого-нибудь титула и исполнителя определенной социальной функции, но и как на индивидуальность, обладающую набором личных качеств и достоинств. Конечно, наиболее законченный вид эта тенденция получила в трудах итальянских гуманистов, открыто противопоставлявших благородство душевное благородству наследственному. Однако авторская позиция Фруассара, в данном контексте, тоже выглядит весьма симптоматично. Несмотря на подобающее его сану смирение, он не считал нужным принижать свои творческие дарования и заслуги. Выходец из семьи горожан, Фруассар не упускал случая подчеркнуть, что именно личные достоинства обеспечили ему особое, привилегированное положение в дворянском обществе. Он открыто наслаждался своей близостью к кругам высшей знати и гордился той властью, которую имел над жизнями героев своего повествования — жизнями в памяти потомков, «ибо именно благодаря скрижалям сохраняется память о благородных и храбрых людях прошлого»[39]. Преисполненный сознания собственной значимости, Фруассар нередко предварял свое имя почетной приставкой «сир» и сравнивал свои занятия историографа с военной деятельностью благородных господ. Очевидно, он исходил из того, что его труд настолько «благороден и высок» по содержанию, что делает благородным и самого автора.

Действительно, Фруассар неоднократно заявляет, что исторический труд, рождающийся под его пером, не имеет аналогов по широте тематического охвата и увлекательности приводимых в нем сведений.

«… На мой взгляд, — пишет он, — начиная с сотворения мира и с тех времен, когда люди впервые стали воевать, ни в какой другой истории не найдешь стольких чудес и возвышенных подвигов, сколько их было совершено как на суше, так и на море, в ту эпоху и пору, когда шли вышеназванные войны, о коих я собираюсь вам рассказать и поведать»[40].

Главной причиной такой событийной насыщенности хронист считает беспрецедентное ускорение темпов общественной жизни. В связи с этим уместно вспомнить высказывание Гастона Феба, приведенное выше:

«… За последние 50 лет в мире случилось столько поразительных дел и ратных свершений, сколько раньше не происходило и за три века!»[41].

Это мнение разделяли очень многие современники Фруассара, и, надо сказать, небезосновательно. Дело в том, что Столетняя война сыграла роль мощного катализатора для многих общественных процессов. Стремительное изменение прежнего баланса сил на международной политической сцене, небывалое унижение Франции, связанное с военными успехами англичан, жестокие вспышки социальных противоречий, опустошительные эпидемии чумы — все это порождало в людях убежденность, что они стали свидетелями событий грандиозных и беспрецедентных по своей важности, что на их глазах происходит смена исторических эпох. Желание донести до потомков как можно более полную и достоверную информацию о событиях недавнего прошлого служило серьезным стимулом для развития исторического жанра в литературе. Ярчайшей иллюстрацией этого, безусловно, следует считать творчество Фруассара, во многих отношениях новаторское для своего времени.

Завершая краткую характеристику Книги Третьей, можно отметить, что вся она превращена в своеобразный панегирик науке, историческим знаниям и образованным людям («клирикам»), которые эти знания добывают, заносят в книги и хранят для потомков. Конечно, идеи о пользе и важности книжной традиции были весьма распространенными в XIV столетии, и Фруассар не является их первооткрывателем. Однако его оригинальность состоит в том, что он сделал сам процесс сбора исторического материала и написания «Хроник» сюжетом повествования.