Хроника времён «царя Бориса» - [5]

Мне думается, многие неудачи, которые нас постигли в период первых реформаций, объяснялись тем, что Хрущев не смог достаточно точно проанализировать состояние партии в тот момент, когда он её возглавлял, живучесть в ней авторитарных тенденций. Лозунги типа «Да здравствует ленинизм!» очень часто завораживают и тех, кто их произносит. Сталин поставил задачу иначе — создать управляемую и послушную партию. Отсюда и соответствующая терминология: «Кто не с нами, тот против нас», «Незаменимых людей нет», «Нет таких крепостей, которые бы не могли взять большевики». Мы винтики. Всякая ориентация на совершение невозможного есть игнорирование пределов возможного, подрыв его сил в иных территориях, в иных общественных слоях. Сделав невозможное в индустриализации, мы уничтожили деревню. Энергия всегда суммарна, она лишь перемещается в сообщающихся горизонтах общества.

И все-таки вирус хрущевских перемен сделал свое дело. Именно в этот период в партию пришли силы, не приемлющие авторитарность, это было поколение, политическое сознание которого формировалось в период развенчания идолов. Потом начался длительный откат назад, но вирус сопротивления уже был занесен в среду партии. И не случайно. Именно поколение шестидесятников является сегодня опорой перемен. Им есть с чем сравнивать. А это не так мало. Подобный исторический экскурс необходим. Хрущевским реформам не хватило не только последовательности, им не хватило интеллектуальной среды. Вспышка оттепели была слишком кратковременной, ибо не было десятилетия Хрущева, как принято говорить, было два раза по пять лет. Было два разных Хрущева. И именно тогда, когда реформаторский порыв шел к своей кульминации, антиинтеллигентские тенденции в политическом аппарате взяли верх. Интеллигенция как движущая сила обновления была отсечена от процесса.

Начался затяжной конфликт между властью и интеллигенцией. Достаточно было убрать топор (вот в чем непреходящая заслуга Хрущева, вот в чем его мужество), чтобы обнаружились творческие силы, неведомые и малопонятные для, увы, ограниченно образованной власти. Сейчас трудно сказать, была ли тому причиной малокультурность самого Хрущева или он оказался под влиянием политического окружения, столь же малокультурного, но более поднаторевшего в политических интригах, однако губительный шаг был сделан. Хрущев остался один на один с бюрократическим аппаратом, который в конечном итоге и предрешил его судьбу. Это тот удивительный случай, когда лидер не стыдился, а даже гордился своей малообразованностью. Холуйское окружение поддакивало, выдавало малообразованность лидера за колорит и его близость к народу.

Странно, но именно эти мысли возникли у меня, когда я был свидетелем парламентских дебатов. Кстати, аналоги не так уж отдалены. Хрущев тоже был премьером. Он разыгрывал другой вариант (реформаторы в чем-то похожи друг на друга), объединил политическую и исполнительную власть. Как практик, он был преисполнен верой в конкретные действия. Тогда мы не задумывались, какие у нас законы. Культ личности — долой, а все остальное — нормально. Партия — наш рулевой! Понятие «надо» шло впереди нас. В смысле политической подкованности Хрущев был продуктом Краткого курса ВКП(б).

Вообще наши оценочные критерии исторического прошлого страдают синдромом усеченной вины, пропитаны духом радикального догматизма. Анализируя провалы прошлых лет, мы замыкаем их рамками личности: И. Сталин, Н. Хрущев, Л. Брежнев. Иногда сквозь зубы добавляем: «…и их окружение». Когда же мы говорим об успехах, мы их приписываем системе в целом. Это в какой-то мере естественно. Успех всегда сумма сил. Но и провал — сумма. И независимо от нас, вне риторических модуляций о просчетах, несовершенствах, извращениях системы, общество в своем воззрении сделало следующий, возможно и малоотрадный шаг. От рассуждений о несовершенствах системы — к рассуждению о её ошибочности. Если правомерны марксистские толкования о роли личности в истории, то признание влияния личности на систему не требует дополнительного подтверждения, тем более когда режим авторитарен, и неважно, какую окраску имеет эта авторитарность: культа личности, волюнтаризма или коллективного руководства, живущего по тем же самым законам. Модель извращенного социализма — вот плод влияния личности Сталина и его окружения на систему. Система, впитавшая пороки личности, становится порочной. Казалось бы, несопоставимы понятия «громадная, многоэтажная система» и «один человек». Увы, но система всегда механизм тиражирующий, в данном случае тиражирующий личность, стоявшую во главе системы, в десятках, тысячах копий политического и хозяйственного аппарата. Все одевались, как Сталин. Все прерывали ораторов, как это делал Хрущев. Все копировали, как первым, с некоторым отдалением от остальных, занимал свое место в президиуме Брежнев. Кстати, на Всесоюзном совещании в Орле в прошлом году девять ораторов повторили слово «подвижки», введенное в лексику М. С. Горбачевым. Возвращаясь мысленно к десятилетию Хрущева, следует заметить это была попытка экономических реформ, исключающих какие-либо сомнения насчет функциональных возможностей политической системы. Эта попытка оказалась неудачной. Будем надеяться, что мы учли этот урок.