Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - [46]

После окончания войны я встретилась с Василисой Протасьевной. Она рассказала мне, что не раз приходила к Циле Яковлевне. Предлагала ей свой паспорт, чтобы та смогла выбраться из гетто. Обещала переправить в партизанский отряд, которым командовал племянник Василисы Протасьевны Дмитрий Евстафьевич Лещинский. Но Циля Яковлевна отказывалась. Говорила, что в гетто очень много больных и люди нуждаются в ее помощи. Она не может оставить их. И надеялась, что доктор Риваш возьмет ее к себе ассистентом. Но подневольный доктор Риваш не имел ни прав, ни возможности принимать людей на работу. Циля Яковлевна Уринсон погибла в Витебском гетто».

* * *

Даты последних массовых расстрелов, связанных с уничтожением гетто, в показаниях свидетелей упоминаются разные. Одни утверждают, что гетто было уничтожено в первой декаде октября, другие — что расстрелы продолжались до 25 октября. Видимо, некоторые узники гетто в дни массовых расстрелов смогли спрятаться среди пожарищ, в развалинах домов и подвалах, окружавших здание клуба. Однако долго они там оставаться не могли. Не было воды и продовольствия, и нужно было искать другие пути к спасению. Люди, выходившие из убежищ, были замечены немцами, и гитлеровцы провели «зачистку территории». Они искали спрятавшихся евреев, обещали за каждого пойманного 1000 рублей премии. В одном из подвалов нашли 68 мужчин-евреев. Их в тот же день расстреляли.

Об одном из последних расстрелов узников Витебского гетто вспоминает С. И. Угорец: «Четвертого ноября молодой полицай — он жил до войны на нашей улице — сказал мне: «Семен, если ты не выйдешь из гетто, значит все — завтра вам конец». Я прибежал, сообщил родителям, сестре. Они не поверили мне, хотя надеяться уже было не на что. Все понимали, что со дня на день будут уничтожены последние узники. Сейчас я думаю, что родителям и сестре не то, что было тяжело решиться на побег. У них просто не было ни физических, ни моральных сил бороться за свою жизнь. А я решил бежать. Мать дала мне две тридцатирублевые довоенные купюры, которые она берегла на черный день, у всех собрали для меня вещи поцелее да потеплее, и подвалами домов я вышел из гетто. Куда идти дальше, не знаю… Подался к своему другу, однокласснику Николаю Удановскому. Мать Удановского сказала: «Чем я могу тебе помочь? У нас отец — коммунист, сами боимся. Можем дать тебе метрики Коли. А дальше сам выбирайся».

На следующий день я стоял около пекарни на Замковой улице и видел, как машины вывозили оставшихся евреев из гетто. Их везли расстреливать в сторону деревни Тулово. Мне показалось, что кто-то из машины махнул рукой…».

* * *

Фашисты были верны своим садистским традициям. Чтобы люди не забывали про праздники, в эти дни они устраивали массовые расстрелы. К годовщине Октябрьской революции гитлеровцы готовились особенно тщательно.

29 июля 1944 года свидетель Е. Н. Бавтуто давала показания следователям ЧГК: «…массовые расстрелы… немцы провели 6, 7 и 8 ноября 1941 года. Расстрелы проходили три дня без перерыва с 7 часов утра до 8 часов вечера. Расстреливали только евреев… Среди расстрелянных были дети, женщины, старики… Расстрелы проводились с садизмом, наблюдались массовые случаи сбрасывания в ямы живых людей.

Спустя три дня после проведения расстрелов я была на этом месте. Всюду валялись документы, вещи, облигации, деньги. Тогда же я нашла отрывок списка расстрелянных евреев на 4-х страницах тетрадных листов. Список этот мною хранился, но в период эвакуации немцами он остался дома, и сейчас его я не нашла.

Закопали расстрелянных неглубоко, были видны отдельные части тела, которые растаскивались собаками».

«Расстрельные списки», найденные Е. И. Бавтуто, скорее всего, были составлены заранее. В день расстрела полицаи проверяли по ним, все ли узники прибыли к месту назначения.

Георгий Валерианович Шантырь рассказывал нам: «На восточной стороне города за евреями уже не охотились. Немцы считали, что их здесь не осталось, и мы более не менее спокойно жили у дяди. Как я попал к нему? Вначале мама взяла нас, меня и сестричку, с собой в гетто. Она почему-то думала, что это место будет самым безопасным. Мы жили в гараже табачной фабрики. Когда мама поняла, что нас ждет, она отправила меня к дяде, брату моего отца. Отец был белорус, так что это была белорусская семья. Я все время носил маме еду. Я не был похож на еврея и мог свободно ходить по городу. Кроме того, полицаи за пачку табака пропускали в гетто. Но было и такое. Иду, а полицай останавливает и спрашивает:

— Ты обрезаный?

— Нет, — отвечаю.

— Покажи, — говорит он.

Мама старалась, чтобы я реже приходил к ней. Она боялась за меня. Примерно в двадцатых числах сентября она сказала, чтобы я забрал с собой сестру, которая находилась вместе с мамой в гетто. Сестре было два года.

Однажды я подошел к гетто со стороны Западной Двины. Увидел маму. Она попрощалась со мной и сказала:

— Береги Инночку.

9 ноября я пошел в гетто, думал, сумею передать маме немного хлеба. По дороге мне встретился мой друг и сказал:

— Не ходи туда. Их всех расстреляли.

* * *

В Витебском архиве хранится регистрационный журнал лиц, арестованных СД в июле-декабре 1942 года. Здесь все достаточно просто: отметки о «прибытии-убытии» арестованных, номер, который присваивался каждому узнику тюрьмы, а также номер камеры, в которой он находился. Отметка «убыл» в большинстве случаев не поясняется, куда именно «убыл» — отправлен в какой-нибудь концлагерь или расстрелян. Неизвестно. Названы в документе и имена исполнителей: кто доставил арестованного в тюрьму или забрал оттуда. Учет узников велся аккуратно, изо дня в день на немецком языке. Несколько школьных тетрадей, исписанных канцелярским почерком. За ними судьбы тысяч людей, которые прошли через кровавую мясорубку СД. Для многих из них смертная казнь была избавлением от зверских побоев, издевательств, голода и жажды, от пребывания в каменных мешках тюрьмы.