Хромой Орфей - [232]

Нет, не страшно, уже не страшно. С тобой не страшно.

Я горжусь тобой. Пойдем же! Вперед, пока он не вернулся! Это близко, два-три прыжка. Я помогу тебе. Я очень тебя люблю.

Порыв ветра донес заунывный напев гармоники и невнятные голоса, но теперь они не пугали. Вот сейчас! Пора! Павел сам не ожидал, как легко он пролез с чемоданчиком в дыру и, низко пригибаясь, преодолел небольшое расстояние до эшелона. Ему казалось, что он невесом, что сила тяготения исчезла, что какие-то шумы разносятся в нем и затихают в громкой тишине. Вот он уже и здесь. Камни возле шпал, запах отработанной смазки. В темноте он нащупал гладь рельса и отдернул руку: холодный металл жжется! Спокойно! Он в три погибели согнулся под осью у колес, прижался к шпале, прерывисто дыша, согревая пальцы. Молчи же, сердце! Но сердце грозило разорвать грудную клетку, внутри что-то росло и распирало, лезло в рот, хотелось кашлять... Отчаянным усилием воли Павел подавил кашель, так что даже потемнело в глазах. Он должен!

Шаги. Они приближались, замерли у вагона. Чудовищно близко он увидел два силуэта солдатских сапог, сапоги потоптались на месте и пошли дальше.

Не медли, нам надо уходить отсюда, слышишь? Ну действуй! Как тебя учили?

Я хотел бы тебя погладить.

Быстро!

Руки сами торопливо взялись за дело - в них появилась незнакомая уверенность... Осторожно, так, так... Павел пошарил и нашел детонатор, но, прежде чем отвернуть его, затаил дыхание и прислушался. Ничего. Только ветер стонет в проводах у полотна, гармоника смолкла. Пора! Что за свист? Это в ушах. И в жилах. Во всем теле. Значит, я живой. Это только жизнь - и ничего другого. Ты здесь?

Здесь.

Щелчок был едва слышен, но он проник в самые глубины сознания, вывел Павла из отупения. Двадцать, тридцать секунд, не больше... Павел слышал, как бешено помчались эти секунды, их топот отдавался у него в мозгу... Три, четыре... Скорее беги отсюда!.. Это стучит старенький, запыленный будильник, что стоял на шкафу у нас дома. Павел узнает его торопливый сбивчивый ход - др-р-ринь! «Вставай, Павлик», - слышится издали мамин голос... Возможно ли это? Здесь? «Просыпайся, уже девять... десять!..» - «Но я не сплю, мама!» Беги отсюда, прошу тебя, беги! Не медли, дай мне руку! Павел успел еще выхватить из кармана револьвер и отвести предохранитель... Тринадцать, четырнадцать... Кто-то ласково подталкивает его, наверное, это ее руки, ведь она рядом с ним... Он ударился лбом о что-то твердое и чуть не вскрикнул. На четвереньках, как неповоротливый жук, он вылез из-под вагона. Спокойно, спокойно... Еще три шага, и он в безопасности... Под руками рельсы и колючий щебень...

Что это? Возглас изумления в потемках заставил Павла выпрямиться. Дыра, где же дыра в ограде?! Окрик... нет, слух его не обманывает... Хальт! Хриплый рев справа... Хальт! Топот солдатских сапог и рев... Хальт! Пронзительный свист и металлическое звяканье. Они приближаются...

Беги, я с тобой... убежим от них!..

Нет! Павел растерянно метнулся в другую сторону, побежал вдоль вагонов, выставив вперед руки, мчался, не слыша ни злобного окрика, ни топота сапог сзади. Когда он проснется, за окном уже будет день, совсем будничный день...

Вспышка страшного, ненатурального света ударила ему в лицо, ослепила глаза, он инстинктивно отскочил, на ходу без размышлений спустил курок... И снова никто ему не мешал, и он бежал, не чуя под собой ног... Но вот опять луч света нагнал его и вскочил ему на спину, залил его...

Выдержи, они не должны нас поймать! Дай мне руку и не оборачивайся!..

Удар - откуда-то издалека донесся сухой щелчок, - кто-то с нечеловеческой силой ударил Павла в плечо, в бок, он зашатался, земля поднялась и метнулась ему в лицо закопченными шпалами, рельсами, камнями и увядшей травой... Он выбросил вперед руки, чтобы смягчить удар... вспышка, какой-то неистово яркий свет...

Он не чувствовал боли. Ты еще здесь?.. Рассветает... боли нет, успокоительная тишина застыла вокруг, они наедине и укрыты, от всего света, медлительно течет время, догорают звезды, и вселенная застывает в глазах.

Он попытался пошевелить губами. Знал, что не один, - она с ним.

Я рад, что ты мне встретилась в жизни. Я ни о чем не жалею...

И я тоже. Все хорошо. Нас не поймают.

И когда сознание Павла уже угасало, он почувствовал, что на лицо ему легла ее рука и закрыла от него медленно надвигавшуюся темноту.

Главарь на стене противно ухмыляется... Хоть бы не было здесь так жарко! Сил нет!

Ну так что ж? Узкий, как щель, рот Башке похож на покойницкий.

- Долго, ты думаешь, я буду тут с тобой возиться? Неважно, покажешь нам его. Ах, ты ничего не видел? - Костлявая рука с пожелтевшими от табака пальцами поднимается. - Как зубик? Болит? А к чему тебе теперь зубы? Не хватит еще с тебя? Willi, er will noch mehr, Mensch...     [76]

Половина первого. Ребята возвращаются из столовки, кто-то - наверно, Богоуш - кричит в темноте: «Где Гонза? Видно, дрыхнет!..»

- Ах, каналья, какой же ты... Еще хочешь? Вилли!

Выстрелы? Чушь, это мне показалось...

- Говори, говори, сволочь!

И что они все время хотят из него выжать, ведь он ничего не знает и не помнит...