Хромосома-6 - [27]

– Точно, – сказал Кевин. Он был поражен и взволнован. Кэндис оказалась не только приятной в общении: она еще и сообразительна и немало знает.

– А с другими животными такой протокол сработал бы? – спросила Кэндис.

– Вы каких животных имеете в виду? – поинтересовался Кевин.

– Свиней. Я знаю, что в других центрах, в Штатах и Англии, пытались уменьшить разрушительное воздействие иммунного комплемента при пересадке органов свиней с помощью введения человеческих генов.

– В сравнении с тем, что делаем здесь мы, это все равно что в щелоках травить, – сказала Мелани. – Методика ужасно стара, потому что призвана воздействовать на симптом, а не устранять его причину.

– Верно, – подтвердил Кевин. – При нашем протоколе не нужно беспокоиться по поводу иммунологической реакции. Мы, имея в виду тканевую совместимость, предлагаем иммунологический двойник, особенно если мне удается ввести еще немного малых антигенов.

– Не понимаю, отчего вы так о них хлопочете! – пожала плечами Мелани. – В первых трех наших пересадках у пациентов вообще никакой реакции отторжения не возникло. Ноль!

– Хочу быть уверен на все сто, – сказал Кевин.

– Я ведь почему про свиней спрашиваю? – торопливо заговорила Кэндис. – Причин несколько. Во-первых, найдутся люди, кому такое использование бонобо покажется отвратительным. Во-вторых, насколько я понимаю, обезьян этих мало.

– Верно, – согласился Кевин. – Во всем мире насчитывается всего тысяч двадцать бонобо.

– Вот и я про то же! – Кэндис воздела указательный палец. – А свинок меж тем забивают на бекон сотнями тысяч.

– Не думаю, чтобы моя система сработала со свиньями, – задумчиво выговорил Кевин. – Наверняка сказать не могу, но – сомневаюсь. Причина, по которой она дает результат с бонобо – или с шимпанзе, коли на то пошло, – в том, что их геномы схожи с нашими. Если быть точным, разница составляет всего полтора процента.

– Всего-то?! – пораженно воскликнула Кэндис.

– Такое соотношение зовет к смирению и скромности, правда? – грустно произнес Кевин.

– Слабо сказано: тут штука похуже скромности душу грызет! – Кэндис явно была ошарашена.

– Показательно, насколько эволюционно близки бонобо, шимпанзе и люди, – произнесла Мелани. – Считается, что и мы, и наши родичи-приматы происходим от общего предка, жившего примерно семь миллионов лет тому назад.

– Это только обостряет этическую проблему их использования, – заявила Кэндис, – и объясняет, почему находятся люди, у кого такое использование вызывает отвращение. Ведь бонобо так похожи на людей. Слушайте, неужели вам все равно, когда приходится одного из животных приносить в жертву?

– Пересадка печени мистеру Винчестеру – всего лишь второй случай, когда потребовалась жертва, – сказала Мелани. – В двух других случаях пересаживались почки, и животные-доноры чувствуют себя прекрасно.

– Ну а вы-то как себя на этот раз чувствуете? – допытывалась Кэндис. – Большинство наших из хирургической бригады сейчас еще больше расстроены, даром что считали себя закаленными, ведь это уже второе жертвоприношение.

Кевин взглянул на Мелани. Во рту у него стало сухо. Слова Кэндис заставляли его размышлять над вопросом, которого он силился избежать. И в этом состояла одна из причин, почему его так сильно огорчал дымок, курившийся над островом Франчески.

– Да, меня это тревожит, – призналась Мелани. – Только меня настолько захватывает научная область и то, как можно помочь больному, что я стараюсь не думать о жертве. К тому же мы и не собираемся использовать множество обезьян. Они – своего рода страховка на случай, если понадобятся клиенту. Мы не берем людей, которым срочно нужны органы для пересадки, – только тех, кто может подождать три года плюс те годы, что необходимы для взросления животного. И с обезьянами мы не общаемся. Они живут сами по себе на острове. Так специально задумано, чтобы никто из наших случайно или намеренно не установил с ними хоть какие-нибудь эмоциональные связи.

Кевину с трудом далось глотательное движение. Из сознания не уходила картинка: струйка дыма лениво пробивается навстречу низкому свинцовому небу. Виделся ему и возбужденный бонобо, который хватает камень и с убийственной меткостью бросает его во время отлова.

– Как это называется... ну, когда животным вживляют человеческие гены? – спросила Кэндис.

– Трансгеник, – подсказала Мелани.

– Вот-вот, – кивнула Кэндис. – Я только хочу, чтобы вы пускали на трансгеники хрюшек, а не бонобо. Мне ваша процедура не по нраву. Положим, мне очень нравятся деньги и акции «Генсис», но я отнюдь не уверена, что задержусь на этой работе.

– Это может не понравиться, – предупредила Мелани. – Не забывайте: вы подписали контракт. Насколько я понимаю, они на все пойдут, чтобы заставить людей выполнить то, о чем изначально договорились.

Кэндис повела плечами:

– Отдам, отдам я им все их акции с опционами в придачу. Проживу и без них. Мне важнее то, что я буду чувствовать. Мне куда радостнее было бы, если бы мы использовали свиней. Когда мы усыпляли того... последнего бонобо, клянусь, он пытался нам что-то сказать или спросить о чем-то. Пришлось тонну успокоительного извести.