Христиерн II и Густав Ваза - [2]

Шрифт
Интервал

Гаральд

Та будет медная, теперь моя
Покажется тебе за золотую.

Христиерн

(бросая ему кошелек)

На, вот твои уста озолотить!
Но если дашь не то, что ожидаю,
Велю тебя соломою набить.

Гаральд

Не я один, покорный твой слуга, —
Твои три королевства знают,
Как обещания ты держишь верно;
И потому спешу скорее к делу.
По должности моей шныряя там,
Где люди есть, где только есть язык,
Чтоб усладить твой слух на сон грядущий,
И наконец концов наскучив слышать
Одно и то ж, что все тебя боятся,
А любят лишь лазутчики твои...

Христиерн

Да кто ж им, дуракам, сказал, что я
Любви червей презренных добиваюсь,
Которых задавить могу ногой!
Потом?.. скорей!

Гаральд

        Я на берег морской
В раздумье том стопы мои направил,
Что может быть там ловлею потешусь
Такой, какая мне и в жизнь не удавалась.
Как в руку сон: гляжу — челнок волна
Волне передает, то пеной надуваясь,
То золотым стеклом смиренно расстилаясь,
И шасть ко мне, к моим-таки ногам.
«Что шлет-то мне Один?» — подумал я,
И с этим словом прыг из лодки.
Рыбак, не молодых, не старых лет,
Пал на колена, стал творить молитву,
И так молился горячо, что слезы
Струями по лицу его бежали.
На мой вопрос, откуда и за что
Он так усердно молится, рыбак
Мне рассказал, что буря занесла
Его далече к шведским берегам,
И что на родину теперь он возвратился;
А что он видел, слышал там, лишь вспомнить,
Так дыбом волосы на голове встают.

Христиерн

Ну, говори скорей, что видел?

Гаральд

(скидая дурацкую шапку)

Во-первых, видел он Густава Эриксона
В цепях...

Христиерн

     (Благодаренье вышним силам!..
Он мой). В цепях, сказал ты? где и как?

Гаральд

Когда его на твой корабль сажали.

Христиерн

Да подлинно ль то был Густав, не кто другой?
Быть может, рыболов и обманулся.

Гаральд

Вопрос я тот же сделал рыбаку.
«Меж тысячи узнаешь Эриксона, —
Он отвечал, — высок, пригож, умилен
И сановит, как вождь небесных сил;
Лишь взглянет раз, не позабудешь взгляда
Того и в час, как станешь умирать.
Меж стражи, в узах, он царем казался;
Народ, и стар и мал, за ним стекался;
Кто обнимал его колена, кто
Детей грудных просил благословить,
Когда же на корабль взошел, рыданья
Стояли в воздухе, и берег застонал,
Как будто бы отца в могилу опускали».

Христиерн

Он мой — мой, наконец! (Пусть провожают,
А встречи ждут на свете разве там!)
Куда ж корабль девался?

Гаральд

            Буря злая
Его было в объятья увлекла;
Да вырвался от жарких поцелуев
Иосиф наш, и у Борнгольма
Стал в целомудренной тиши.

Христиерн

(грозя пальцем)

           Смотрите
Вы, сладкие историки героя,
Чтобы к заре истории конец
Был довершен у здешних берегов;
Не то доскажете...

Гаральд

          А если буря?

Христиерн

Молитеся, усерднее молитесь,
Чтоб бури не было: ведь это ваше дело!
Надеюсь, рыбака...

Гаральд

        Как водится схватили
И, вероятно, допросили
И, вероятно, засадили,
Пускай себе поет в тиши ночной:
Где ж лучше жить, как не на родине святой!

Христиерн

(Он дерзок, но надежней дерзость эта,
Чем лесть коварная моих баронов).
Какие ж ужасы тебе он рассказал?
Я их досель, мой милый, не слыхал.

Гаральд

Бельмо-то на глазу Густав, во-первых,
И надо снять его: был член
Другой с огнем антоновым: заразу
Мог сильно в теле он распространить:
Отец Густава, знаешь, Эрик буйный —
Его в отечестве любили слишком —
Зарезан Эрик. Все, что его
Держалось жилочкой родства иль дружбы,
Мечом посечено и брошено собакам.
Был вредный член — язык Густава дядьки,
Который мог про операцию эту
Невыгодно шепнуть Густаву — вон!
А человек, немой, за эту милость
Купил себе блаженство жить в тюрьме
При господине...

Эрик

        Вот герой, венцов достойный!

(Христиерн молча смотрит на него сурово.)

Гаральд

Безделица! в тюрьме великого Христьерна!
Не шведская вонючая тюрьма!
И словом, говорят, была такая
Резня, что кровь по улицам лилась.
По крайней мере, слышал так рыбак
Везде, где не было кому подслушать.

Христиерн

Все хорошо; да только я немых
До смерти не люблю.

Гаральд

          Что бы тебе
Когда мне дать такое порученье?
Как весело должно в крови купаться!
Смерть хочется порезать; так рука
И просится на нож. Не веришь ты?
Вели спросить у поваров своих:
Что день, то душу каплуна в Валгаллу
Переселяю я — и мудрено ль?
Ведь, говорят, отец мой был мясник.
Да вот и комендант.

Явление III

Те же и начальник замка.


Начальник замка

        Тебе известно,
Должно быть, государь, что пойман важный...

Христиерн

Да, важный вестовщик. Надеюсь, он
Допрошен?

Начальник замка

Вот допрос, который счастье
Имею положить к стопам твоим.

(Подает бумагу.)

Христиерн

(прочитав ее)

Одно и то же! показанья верны.
Благодарю, мой шут, ты не солгал.

Гаральд

Когда я лгу! При древних божествах
Оракула вернее не бывало.
Еще не то увидишь (подшучу
Когда-нибудь, что ад и небо захохочут).

Христиерн

(начальнику замка)

Откуда ветер?

Начальник замка

        Север напирает
Его на нас.

Христиерн

      Я не люблю таких
Иносказаний. Север напирает?
На Данию? Пока я жив, природа
И люди севера несут ей дань.
Но Бог простит, ты старый мне слуга
И верный.

Начальник замка

        Языком могу и ошибиться,
Но не рукой и верностью к тебе.

Христиерн

И потому вам пленника вручаю,
Какого Дании не снилося во сне.
Важнее он приобретенья флота,
Открытья рудников, текущих златом;
Столицу б на него мою сменил.

Еще от автора Иван Иванович Лажечников
Новобранец 1812 года

События «громового 1812 года» послужили переломным моментом в жизни и творчестве Лажечникова. Много позже в автобиографическом очерке «Новобранец 1812 года» (1858) Лажечников расскажет о том, какой взрыв патриотических чувств вызвало в нем известие о вступлении французов в Москву: оно заставило его бежать из дома, поступить вопреки воле родителей в армию и проделать вместе с ней победоносный путь от Москвы до Парижа.И.И.Лажечников. «Басурман. Колдун на Сухаревой башне. Очерки-воспоминания», Издательство «Советская Россия», Москва, 1989    Художник Ж.В.Варенцова  Примечания Н.Г.Ильинская Впервые напечатано: Лажечников И.И.


Басурман

И.И. Лажечников (1792–1869) – один из лучших наших исторических романистов. А.С. Пушкин так сказал о романе «Ледяной дом»: «…поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Обаяние Лажечникова – в его личном переживании истории и в удивительной точности, с которой писатель воссоздает атмосферу исследуемых эпох. Увлекательность повествования принесла ему славу «отечественного Вальтера Скотта» у современников.


Последний Новик

В историческом романе известного русского писателя И.И. Лажечникова «Последний Новик» рассказывается об одном из периодов Северной войны между Россией и Швецией – прибалтийской кампании 1701–1703 гг.


Ледяной дом

И.И. Лажечников (1792–1869) – один из лучших наших исторических романистов. А.С. Пушкин так сказал о романе «Ледяной дом»: «…поэзия останется всегда поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Обаяние Лажечникова – в его личном переживании истории и в удивительной точности, с которой писатель воссоздает атмосферу исследуемых эпох. Увлекательность повествования принесла ему славу «отечественного Вальтера Скотта» у современников.


Опричник

Опричник. Трагедия в пяти действиях. (1845)(Лажечников И. И. Собрание сочинений. В 6 томах. Том 6. М.: Можайск — Терра, 1994. Текст печатается по изданию: Лажечников И. И. Полное собрание сочинений. С.-Петербург — Москва, товарищество М. О. Вольф, 1913)


Походные записки русского офицера

Иван Иванович Лажечников (1792–1869) широко известен как исторический романист. Однако он мало известен, как военный мемуарист. А ведь литературную славу ему принесло первое крупное произведение «Походные записки русского офицера 1812, 1813, 1814 и 1815 годов», которые отличаются высоким патриотическим пафосом и взглядом на Отечественную войну как на общенародное дело, а не как на «историю генералов 1812 года».Сожженная и опустевшая Москва, разрушенный Кремль, преследование русскими отступающей неприятельской армии, голодавшие и замерзавшие французы, ночные бивуаки, офицерские разговоры, картины заграничной жизни живо и ярко предстают со страниц «Походных записок».