Христианство: век за веком. Очерки по истории христианской Церкви - [157]

Однако влияние это на политику российской государственной власти было влиянием идеолога, завораживающего логикой своих суждений и крепкой веры в них. «Константин Петрович был человеком незаурядного ума, живым и отзывчивым, – вспоминал о нем его современник. – Его интересовало все! Ни к чему не относился он безучастно… И даже в искусстве обнаруживал он солидные сведения, не говоря уже о юриспруденции или церковных вопросах». Однако Победоносцев говорил и писал не только умом, но и сердцем. Он убеждал других в своей правоте во многом потому, что искренне верил в истинность своих суждений. «Константин Петрович был глубоко искренним человеком, – пишет о нем его коллега, хорошо знавший Победоносцева еще по Московскому университету. – Я знал его еще в те годы, когда нужно было иметь большое мужество, чтобы в профессорской среде не быть либералом. И в это время Победоносцев имел смелость, подходя к монастырю, становиться на колени… Этот человек никогда не лгал и всегда сам был искренне убежден в пользе того, что делал!»

Еще при жизни Победоносцев сделался мифом. В своих письмах он неоднократно и с глубоким сожалением говорил о том, что в обществе господствует совершенно ложное представление о его роли в государственных делах: «Мое имя служит предметом пререкания и соблазна у всех так называемых общественных деятелей, читающих газеты. Но многие ли знают меня? – с грустью спрашивал Константин Петрович. – И доброе, и злое мне приписывается… К несчастью, утвердилось всюду фантастическое представление о том, кто я такой. Меня сделали козлом отпущения и за все, чем те или другие недовольны в России. Такую тяготу так называемого общественного мнения приходится переносить – нельзя и опровергать ее, да никто и не поверит, так укоренилась уже иллюзия неведения, невежества и предрассудка».

Константин Петрович скончался в 1907 году. Начался XX век. Наступала новая эпоха, в которой таким людям, каким был он, места уже не находилось. Победоносцев – последовательный в проведении своих политических взглядов, непоколебимый в своей правде, проницательный мыслитель, полемист, мастерски владевший пером, он был самым серьезным противником ненавистников исторической России, скрывавшихся под личиной либералов или революционеров.

Любопытно, что в стихах Блока можно увидеть не только карикатуру на всесильного Победоносцева, но и восхищение поэта этой личностью. Победоносцев предстает и совой, то есть мудрецом, который «дивным кругом очертил Россию, заглянув ей в очи». И колдуном, трясущимся над своим сокровищем… И это сокровище – конечно же, Россия. Его драгоценная Россия! Смысл всей его жизни, главный объект его помыслов, единственная и неповторимая, ради которой он жил и творил!

М.В. Первушин

Владимир Сергеевич Соловьев

В конце XIX – начале XX века в русской культуре наступил период, который называют духовным или религиозным ренессансом. В это время возрождается русское религиозное искусство: изобразительное, прикладное, музыкальное. Наблюдается бурный рост философских обществ, кружков, издательств. Происходит сближение философии с русской культурой, и прежде всего с литературой. Это привело к зарождению русской религиозной философии. Ее основателем и наиболее влиятельным философом этого времени был Владимир Сергеевич Соловьев.

Он родился в 1853 году в семье крупнейшего русского историка. В детстве Владимир был ребенком очень впечатлительным и набожным. Вот как он сам вспоминает это время: «Моя детская решимость идти в монахи сопровождалась предчувствием скорого пришествия антихриста. Я, чтобы приучиться заранее к мучениям за веру, стал подвергать себя всяким самоистязаниям. Мой отец – сам человек глубоко религиозный, но чуждый исключительности, подарил мне на именины, вместе с “Житиями святых”, книгу о древнегреческих богах, обильно украшенную их изображениями. Эти образы сразу пленили мое воображение, расширили и смягчили мою крайнюю религиозность».

Учась в гимназии, Владимир выделялся среди воспитанников не только феноменальной памятью, начитанностью и самостоятельностью мышления, но и своей внешностью. Чуть позже один из его современников так описывал наружность Соловьева: «Густые локоны, спускавшиеся до плеч, делали его похожим на икону… Его часто принимали за лицо духовное, встречая возгласом: “Благословите, батюшка!” Маленькие дети, хватая его за полы шубы, восклицали: “Боженька, Боженька!”». Александр Блок, видев Соловьева всего лишь раз, был поражен его мистической, не похожей на все земное, внешностью. «Он шел передо мной… – вспоминал поэт, – большого роста, худой, в старенькой шубе и с непокрытой головой. На буром воротнике шубы лежали длинные серо-стальные пряди волос. Это был не человек, а силуэт – до того он был жутко не похож на окружающих. Шествие его казалось диким среди обыкновенных людей. В его взгляде, который случайно упал на меня, была бездонная синева, полная отрешенность… Это был не живой человек, а чистый дух, изображение, очерк, символ, чертеж». И таким Соловьев был не только внешне. В быту его поведение напоминало классическое изображение философа, данное Платоном: «В земных делах философ не смыслит, он не умеет даже завязать своего дорожного мешка. И все это юродство происходит оттого, что на земле он живет гостем». Из-за этих странностей, с одной стороны, Соловьева воспринимали как опасного и вредного чудака, а с другой – старались обобрать и всячески использовать.