Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - [11]

Прошу простить мне это сравнение, но мир, построенный на такой основе, слишком напоминает лагерь. Идея «воспитания» та же: взыскание — поощрение, в зависимости от поведения. Несостоятельность такой системы давно уже подтверждена всем ходом истории.

Второй круг идей, для меня абсолютно неприемлемый, — это идеи, связанные с понятием покорности. Основная идея, питающая другие, дочерние идеи, — это идея покорности Богу. «Всё в руце Божией». Как всегда в авторитарной системе, возникают и более низкие уровни, также требующие себе подчинения. И идея покорности освящает и их: «Нет власти аще не от Бога», «Воздайте Кесарево — Кесарю» и т. д.

Самое страшное в идее покорности Богу — это не она сама по себе, а то, что ею воспитывается своеобразное миропонимание. Если человек однажды позволил себе покориться, не рассуждая, покориться абсолютно, то это погибший человек. Душу, разъеденную покорностью, очень легко подвести под любое другое ярмо. Лиха беда начало! В этом смысле религиозное мироощущение и мироощущение тоталитарных идеологий до страшного близки. «Не сомневайся!» «Верь!» «Те, кто выше тебя, лучше тебя». Крайности сходятся, несмотря на отмеченные в истории резкие конфликты. Но это конфликты не противников, а конкурентов.

В этом смысле религиозное и тоталитарное мышление совокупно полярны научному. Научное мышление всё основано на праве сомнения. Всё есть предмет проверки и критики. Ничто не должно быть воспринято на веру. Евангельский прообраз научного мышления — апостол Фома.

Вот здесь мы, пожалуй, подошли к центральному пункту нашего несогласия. Человек поверил в Бога. Казалось бы, надо радоваться, ведь Бог — это Бог. Но вот беда. Единожды допустив возможность беспредельной, безусловной веры, человек в принципе допускает возможность и других вер, вер в то, что отнюдь не Бог. И человеческая история показывает, что эта принципиальная возможность всегда осуществлялась. Такова уж структура человеческого мышления. Этим можно огорчаться, но нельзя этого не констатировать.

Это чувствовали и сами основатели религий. Призыв — «не сотвори себе кумира» — не случаен. Авторы его понимали, что верующий человек очень расположен верить ещё и в любое иное, более близкое и понятное ему, верить в кумира. Это неизбежно диктует ему структура его мышления. И это тот призыв, который во все века оставался безуспешным. Люди творили, творят и еще долго будут творить себе кумиров, пока не будет понято одно: высшая ценность для человека — это Человек. И ничто вне его, ничто над ним, ничто рядом с ним…

До сих пор речь шла об обобщениях. Позвольте мне теперь очень кратко коснуться некоторых моих личных живых наблюдений последних лет. Они сделаны в здешних, весьма своеобразных условиях. И своеобразие их в том, что они очень быстро обнаруживают истинную сущность людей и идей. Всё хорошее и всё плохое скорее чем где-либо достигает здесь своего крайнего выражения. Это обычное свойство трудных условий. Так вот, если я сейчас настроен так резко, как Вы почувствовали из этого письма, то львиная доля этих настроений — результат знакомства и наблюдений над местными верующими[3].

Как правило, вера всегда влечёт за собою безудержный, агрессивный шовинизм. Идея особой роли России призванной нести через православие свет всему миру, тут же приводит к злому, глухому непониманию нужд и забот любого другого не-русского человека. Мне, русскому, стыдно за таких верующих, но, увы, среди здешних русских — именно они большинство, почти абсолютное. Я со своей совсем иной оценкой тут практически один. Но тем более мой долг показать, что бывают и иные русские.

Далее. Уверовавший человек здесь, как правило, уходит «в никуда». Он замыкается в себе, забывает все некогда одушевлявшие его идеи, становится пассивным. Фактически умирает для других людей. «Всё суета сует». «Всё, что есть, — это по воле Божией», и надо подумать, за какие грехи на нас ниспослано это наказанием. Удивительно удобная позиция, выгодная позиция, но кому? И вот ещё любопытно — это позиция, доставляющая определенные выгоды и самим этим людям, чисто земные выгоды[4]. Ведь идея воздаяния распространена широко. И нет ли в этой позиции, гласно основанной только на религиозных понятиях, ещё и некоторой доли пусть неосознанного, но лукавства? Желания спокойно жить? И религия лишь обеспечивает для этого удобное прикрытие?

К этой, если можно так выразиться, социальной чёрствости добавляется ещё и чёрствость личная. Я был свидетелем, как тяжелый кризис, развивавшийся в одном из наших друзей, не только не вызвал тревоги в этих верующих, но, напротив, вызвал радость, ибо эволюция шла в их сторону. «Исаия, ликуй!»… Ничего не помогало, даже мои мольбы, чуть ли не со слезами на глазах, поберечь человека, быть с ним повнимательнее. Пока не грянул гром[5]. Где же эта даруемая верой чуткость, открытость сердца?

В данном случае нет речи о том, что это индивидуальные особенности людей, безотносительные к их вере или неверию. Судьба поставила чистый эксперимент. Я лично наблюдал нескольких человек в течение более года и с ужасом убедился, как менялся на глазах человек, некогда бывший буквально средоточием всего лучшего, что может быть в человеке: честности, мужества, бескомпромиссности, доброты, мягкости… И всё это больше и больше отмирало в нём по мере того, как катастрофически усиливалась в нём религиозность.