Христиан Вольф и философия в России - [4]

Однако с точки зрения популярности и прижизненной славы, какой Вольф пользовался не только в Германии, но и далеко за ее пределами, с ним не может сравниться ни один из современных ему мыслителей, да, пожалуй, и во всей философии века Просвещения. Достаточно сказать, что Вольф был избран членом крупнейших академий в Европе, в том числе и в России, куда его дважды — в 1716 и 1720 гг. — приглашал Петр I. Его работы были положены в основу философского образования даже тех стран Европы, которые намного опережали Германию по уровню социально-экономического и политического развития. Тот же Гегель отмечал «бессмертные заслуги» Вольфа «в деле рассудочного образования немцев», а его выдающуюся роль в распространении идей Просвещения в Германии и других странах признает большинство исследователей, справедливо считая его одним из родоначальников философского

просвещения [21. Т. 1. С. 411; 23. С. 358; 24. С. 74; 33. С. 243; 37. С. 50— 51]. Мы уже не говорим здесь о весьма важной, хотя и далеко не однозначной

роли, которую сыграла философия Вольфа в России, поскольку этот вопрос подробно и всесторонне рассматривается в других материалах данной книги.

Ниже мы остановимся на причинах, по каким философия Вольфа постепенно утратила популярность и влияние на развитие просветительского движения, а во второй половине XVIII в. стала объектом острой критики со стороны его радикальных представителей. Однако для целей нашего исследования более важным представляется вопрос о том месте, роли и значении, какое вольфовская метафизика имела для истории собственно философской мысли века Просвещения и Нового времени в целом. Этот вопрос и по сей день не может считаться изученным и понятым достаточно глубоко, а главное, адекватно, поскольку на его исследовании длительное время негативно сказывались те односторонние и превратные оценки философии Вольфа, о которых говорилось выше и которые только в последние десятилетия стали предметом пристального внимания зарубежных и отечественных исследователей, все более убеждающихся в необходимости их радикального пересмотра [см.: 26, 26а, 32, 37, 39, 41].

Поверхностной, упрощенной, а во многом и неверной представляется прежде всего оценка Вольфа как всего лишь систематизатора Лейбница: на самом деле в своей философии он стремился к универсальному синтезу всей совокупности знаний, уже накопленных в предшествующей истории философского и научного познания, и пытался представить его в форме строго доказательной, «научной» системы метафизики. Идею о необходимости создания такого рода универсальной науки он заимствовал у Лейбница, однако при ее практической реализации он создал систему метафизики, не только существенно отличную от монадологии своего учителя, но и обозначившую весьма важный и необходимый, в определенном смысле новый (а по мнению некоторых исследователей, даже «высший»), этап в истории классической метафизики и рационалистической философии Нового времени вообще [см.: 32. С. 50].

Об этом парадоксальным образом свидетельствует даже тот факт, что уже в середине XVIII в. его метафизика была подвергнута критике отнюдь не за ее отступления или искажения идей Лейбница, а в качестве вполне самостоятельного философского учения, причем критика эта была далека от тех поверхностных нападок, которым подвергалась его метафизика со стороны радикальных французских и многих отечественных просветителей, выступавших против всякой метафизики вообще. Достаточно сказать, что в числе серьезных критиков Вольфа был не кто иной, как Кант, который свою «Критику чистого разума» создавал в значительной мере в качестве опровержения именно догматической метафизики Вольфа и который считал последнего «величайшим из всех догматических философов», ставя именно его, а не Лейбница в один ряд с Платоном и Аристотелем [27. Т. 3. С. 98—99; Т. 6. С. 181—183 и др.].

При некоторой своей преувеличенности, эта кантовская оценка отнюдь не была случайной или произвольной, а главное она имела характер именно философской критики, поскольку под догматизмом Кант имел в виду односторонность и ошибочность основных логико-методологических принципов вольфианской метафизики, ее исходных онтологических и гносеологических установок и т. п. Но еще более показательно то, что свою критику Кант адресует не только и не столько к Вольфу, сколько ко всей предшествующей метафизике, начиная с античности, усматривая в догматизме ее едва ли не родовой признак и коренной порок.

Для Канта, как и для других многочисленных оппонентов Вольфа, его метафизика была прежде всего ярким и наглядным обнаружением некоторых основных недостатков традиционной метафизики вообще, а потому в их критике речь шла не столько о частных ошибках или просчетах вольфианской философии, сколько об общих и принципиальных пороках метафизики как таковой. Для этих критиков метафизика Вольфа сыграла роль своего рода толчка или повода для уяснения и осмысления внутренних источников и глубинных причин их возникновения, а тем самым и для осознания необходимости осуществления радикальной реформы в метафизике, поиска новых путей решения основных вопросов философского познания вообще.