Хрен знат - [19]

- Убиться веником! - сказал дядя Вася, - ты откуда слова-то такие знаешь: вал, эксцентрики, ротор?

- Как? Я же в школе учусь. Мой одноклассник Рубен уже со второго класса двигатели для турчков собирает и ремонтирует (турчками у нас называют велосипеды с моторчиком).

- Да?! - удивился Культя, и поплелся в вагончик, - а я думал, вы больше из рогатки по воробьям...

- Есть в этой задумке что-то рациональное, - размышлял, между тем, Петро, - сита на элеваторе работают по такому же самому принципу. И двигатель очень похож. Но в качестве электротрамбовки, никто его, кажется, не применял. Ты что трамбовать то собрался?

- Гравий.

- Гравий?! А зачем его трамбовать?

- Можно песок, или мелкий щебень. А на поверхность укладывать тротуарную плитку. Вот, к примеру, фундамент дома, - я взял со стола химический карандаш, оберточную бумагу и провел по ней тонкую линию.

- Он меня еще будет учить, как плитку укладывать! - усмехнулся Петро. - Ты бы лучше сказал, где ж ее взять? Чай, не Москва...

А действительно, где ж ее взять? В то время мы, пацаны, плевали на дорожную пыль, растирали плевок камешком и называли асфальтом, получившуюся в итоге, блестящую гладкую полосу. А другого асфальта наш городок не знал. И центр, и грузовые площадки вокруг железной дороги, были выложены крупным булыжником, а двор элеватора покрыт слоем бетона. Все остальное - грунтовка. Даже междугородние ПАЗики и ЛИАЗы были вечно покрыты облаком поднятой пыли, что делало пейзаж за окном грустным и серым. Какая уж тут тротуарная плитка! Об этом я как-то и не подумал.

- Самому можно сделать, - вымолвил я неуверенно.

- Из чего?! - Петро презрительно высморкался и посмотрел на меня уничижительным взглядом.

- Цемент марки 500, речной песок, мелкий щебень, разведенное мыло, краситель, обрезки проволоки для армирования...

- А мыло зачем?

- Для пластичности. Говорят, такой раствор не расслаивается, лучше контактирует с арматурой. С ним готовая плитка станет прочной, морозостойкой, не сотрется и не рассыплется через год...

- Ну-ну...

Петро намеревался еще о чем-то спросить, но тут из вагончика вышел дядя Вася Культя с дымящейся сковородкой, на которой шкворчала яичница, и бутылкой "Портвейна" в правом кармане штанов.

- Как будем решать вопрос? - спросил он у напарника, водружая закуску на стол, и тут же обратился ко мне. - Ты магарыч принес?

- Только деньги, - ответил я и выложил стопочкой свой трояк.

- Где взял?

- Известное дело, в копилке. Все равно пропадут.

- Почему пропадут?

- Старший брат приезжает скоро, - сказал я со вздохом. - Он сейчас в пионерском лагере, на Алтае. Но вчера почтальон притащил письмо на его имя. Девчонка какая-то пишет. Зовут Паркала Марэ. Где имя, и где фамилия - поди разберись.

Рабочие рассмеялись.

- Так это же хорошо! - улыбнулся Петро. - Еще одним мужиком прибыло на земле!

- Ничего не вижу хорошего, - отпарировал я. - Мне кажется, новый мужик быстро найдет применение содержимому этой копилки.

- А хоть бы и так! - задорно сказал дядя Вася, собрал со стола рубли в свою искалеченную ладонь и протянул их мне. - Пойди, положи на место и заруби себе на носу: без разрешения деда, из дома нельзя ничего выносить. Особенно деньги. Даже, если они твои. Ну что, Петр Васильевич, уважим этого пацана?

- Надо уважить. Ты, Василий Кузьмич, пока яичницу жарил, самое интересное пропустил. Он ведь меня учил, как правильно делать тротуарную плитку.

- Да? - удивился Культя. - Что-нибудь толковое говорил?

- Как по писанному! Если б такие слова я услыхал от тебя...

- Ну вот, а я еще сомневался. Ты знаешь, - Василий Кузьмич подтолкнул меня в спину, - иди-ка домой. Не мешай работному люду отдыхать, как он привык. А железяку... мы ее с дядей Петром сами тебе принесем. Вечером, как стемнеет. Чтобы никто не задавал лишних вопросов. И деньги в копилку не забудь положить!

Глава 5. Я приступаю к модернизации

Человек с годами мудреет. Однажды, во время очередного похода за пенсией, я вспомнил слова из Нагорной проповеди: "...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим".

Этой молитве лет двадцать назад, меня научила Екатерина Пимовна. Та самая бабушка, у которой я в детстве украл горсточку вишни. И не просто так научила, а заставила записать на тетрадном листке и выучить наизусть. Было ей, как бы ни соврать, лет девяносто семь. Соседи ее боялись потому, что считали колдуньей, а я иногда заходил, пропустить рюмку-другую калиновой самогонки. Вот и тогда, зашел попрощаться, поскольку собрался в Майкоп на химеотерапию. На очередной медкомиссии горе врачи нашли у меня белокровие.

- Болеешь ты, Сашка, лечить тебя надо, - сказала бабушка Катя.

- Да вот, на неделе ложусь в клинику.

- С работы не выгнали?

- Нет еще. Дали отпуск без содержания. Да все извинялись, что деньгами не могут помочь. Предприятие, мол, на грани банкротства. А сами глаза отводят...

- И то хорошо. "Отче наш" знаешь?

- Какой отче наш? - сразу не понял я, не о том были мысли.

- У-у-у, милый мой! - возмутилась старушка. - Да ты, я вижу, совсем серый! А крест на груди носишь! Хороший крестик, сандаловый, привезенный с горы Афон. Ну-ка садись к столу! Будешь записывать, а то не налью!