Хрен С Горы - [3]

* * *

Итак, я только что в компании пары подростков доломал дамбу. Грязная вода весело бежала по канаве. Через полчаса уровень её почти достигнет уровня почвы на лежащих вокруг делянах. На соседней с нашей женщины занимались прополкой и рыхлением земли вокруг кустиков баки. Муторная, надо сказать, работа: тщательно вырывать голыми руками сорняки, при этом, не задевая сами растения, и рыхля землю между ними изогнутой палкой с вкладышем из заострённой свиной лопатки.

Впрочем, я больше размышлял, глядя на оттопыренные кверху голые женские зады и прочие доступны обозрению части тела (а народ любого полу здесь ходил в одних не то набедрённых повязках, не то поясах, к которым крепилось всё носимое имущество), о местных сексуальных порядках, до конца так и непонятных. Например, в Мужской дом частенько наведывались местные девицы — одного примерно возраста с его обитателями. Распределялись они между парнями, наверное, в соответствие с принятым в молодёжных шайках с табелем о рангах. Наставники впрочем, тоже получали свою долю утёх. Что до меня, то я, во-первых, как-то не привык ещё заниматься подобными делами чуть ли не публично, а во-вторых, не знал, как будет воспринята попытка завалить какую-нибудь девицу на свою циновку — слишком уж плохо я разбирался в местных реалиях и слишком непонятным был мой статус.

Физиология, однако ж, брала своё. Потому я старался поменьше пялиться на тёмно-коричневые женские задницы. При этом в голову лезли мысли о том, является ли допустимым с точки зрения местной половой морали секс с замужней женщиной.

Так что появление мальчонки, который пропищал, что «Дурня (то есть меня), зовут в деревню», спасло мой мозг от окончательного закипания на почве сексуальной неудовлетворённости. Я поплёлся вслед за посыльным. Тот норовил в силу возраста бежать бегом. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы не торопился.

* * *

Под навесом у входа в Мужской дом тусовалась немалая толпа, в которой я идентифицировал, кроме местных, человек десять чужаков, выделявшихся иными татуировками на лицах и узорами на набедренных повязках и тем, что в бусах и браслетах было больше камней, чем раковин.

Наш староста (или кто он там, короче, самый главный в деревне) при виде меня затараторил. Хоть я и научился понимать почти все слова местного языка, но восприятие столь скорострельной речи вызывало некоторое затруднение. Главное всё же понять я мог. Наш предводитель вроде бы объяснял, что перед гостями тот самый найдёныш.

Ответную речь держал худощавый старикан с копной абсолютно седых курчавых волос. Его я понимал ещё хуже, чем старосту: выговор сильно отличался от уже привычного у жителей Бон-Хо. Но вроде бы он говорил о том, что я на кого-то похож.

Для лучшего рассмотрения дедок протянул кривоватую палку, концом которой зацепил меня за плечо, и поддёрнул поближе. Минут десять он меня придирчиво рассматривал, что-то себе в уме прикидывал.

Потом выстрелил в нашего старосту длинной вопросительной тирадой. Тот ответил отрицательно. Затем начался спор с участием доброго десятка человек: как гостей, так и моих односельчан. Из всеобщего крика и ора, как это ни странно, я, кажется, начал улавливать смысл происходящего.

Чужаки оказались моими псевдосоплеменниками-сонаями, пришедшими сверху, то есть с гор. Старикан был в сонайской делегации за главного. Имя его, часто мелькавшее в споре, я расслышал как Темануй.

Вроде бы дедок узнаёт во мне некоего Ралингу, сына Танагаривы, племянника Покапе. Дескать, он помнит меня, ещё подростком, когда двенадцать лет назад навещал соплеменников в Аки-Со. Пенсионер перечислил кучу моих родственников во всех пяти селениях Старого (или Верхнего) Сонава и двух уцелевших селениях береговых сонаев: всяких троюродных братьев матери и их потомство. Сам он, кстати, тоже оказался моим дальним родственником — во-первых, у него и моей бабки по материнской линии был общий прапрадед, а во-вторых, мой покойный (как и все ближайшие родственники) дядя Покапе был женат на двоюродной племяннице старого Темануя.

Но въедливого дедка смущало полное отсутствие татуировок на моём теле. Здесь татуировки, причём имеющие смысл с точки зрения окружающих, были неотъёмлемой принадлежностью любого мужчины, который покинул Мужской дом. Я же, то есть Ралинга, сделал это лет десять назад, если не больше.

Так что теперь бурная дискуссия велась вокруг двух тезисов: могло ли какое-нибудь вмешательство тех или иных сил или Сил стереть с тела Ралинги татуировки, и не мог ли в лишённое магической защиты (а нёсшие определённую смысловую нагрузку о происхождении и наиболее выдающихся деяниях носителя узоры кроме сугубо практической функции своеобразного удостоверения личности также обеспечивали и магическую защиту от всякой нечисти) тело вселиться какой-нибудь зловредный дух или демон.

Прения сторон протекали весьма бурно и эмоционально. Наконец, все выдохлись, и сошлись на том, что, хотя объект спора за тринадцать лун не проявлял никаких видимых признаков одержимости враждебными людям сущностями, всё-таки для пущего спокойствия следует провести его испытание на предмет этой самой одержимости. Проводить процедуру вызвалось сразу пятеро: трое местных и двое пришлых.