Хребет Скалистый - [39]

Жмуркин захохотал и совершенно спокойно ответил:

— Вы, товарищ Гаев, раньше только в моих художественных способностях сомневались, а сегодня и в умственных усомнились? Конечно, учись я в Репинском институте или в школе Сурикова, так вернулся бы после войны в alma mater.[1]

Все засмеялись и долго спорили, что лучше: учиться в слабом училище или достигать высот мастерства самоучкой, раз уж не удалось попасть в руки настоящих учителей.

Григорий Анисимович не любил бесталанных людей в искусстве, резонно считая, что где-либо на другом поприще они были бы более полезны. То, что Максим Жмуркин бесталанен, для него было очевидно. Тем не менее как человек он ему нравился. Он был веселым, общительным, никогда не обижался на критические замечания, даже самые суровые. Крепкий, выносливый, на все руки мастер, в экспедиции он мог стать незаме-нимым. Кроме того, на фронте он был шофером и теперь в паре с Ольгой мог бы вести машину. Чтобы отправиться с Проценко, он даже отказался от очень заманчивой творческой командировки в Ленинград, кото-рой давно добивался.

— Знаете, Григорий Анисимович, — уговаривал он Проценко после заседания, давайте больше никого не брать с собой. Вы, я, Ракитина да двое ребятишек. Вполне достаточно. Зачем обязательно много народу? В машине не уместимся. Да и чем меньше людей, тем порядку больше.

Проценко не возражал.

Шура Бабенко, как и следовало ожидать, встретил известие о том, что его берут в экспедицию на Тамань, восторженно. Кто в пятнадцать лет не мечтает о путешествиях? А тут даже не просто путешествие, а поиски таинственного клада.

Однако мать не разделяла его восторгов. Услышав о предполагаемой поездке, она запретила Шуре выходить из дома и пошла объясняться с Проценко.

Григория Анисимовича она не застала, и ее натиск выдержала Ольга. Магда Феликсовна говорила, что не допустит, чтобы ее мальчика сбивали с толку. Он должен провести лето в санатории, а не в каких-то лиманах, где он обязательно простудится, заболеет малярией, ревматизмом и воспалением легких.

Не теряя самообладания, Ольга начала терпеливо убеждать Магду Феликсовну.

Алла лучше Ракитиной знала мать Шурика и поэтому не питала надежды на успех переговоров. Она незаметно выскользнула из комнаты и бросилась к Шуре.

Он был настроен самым решительным образом.

— Алка, нужно достать рублей десять денег. У меня нет, а мать не даст.

— Зачем? — деловито справилась Алла.

— Пошлю телеграмму отцу. Он поможет.

— Пиши, — распорядилась Алла. У меня есть десять рублей.

Отец Шуры Бабенко был майором-пограничником.

Забрать к себе жену и сына он не мог. От ближайшего селения, где была школа, заставу отделяло пятьдесят километров труднопроходимых горных троп. Шура очень любил и уважал отца и во всех серьезных вопросах обращался к нему за помощью и советом. Авторитет отца был непререкаем и для матери.

Телеграмму пришлось написать длинную, и, посчитав слова, Шура загрустил. Слишком много на нее нужно было денег. Однако поехать в такое интересное путешествие очень хотелось, и он решил пойти на жертвы.

— Знаешь что, Алка? Ты возьми у Ольги или у Григория Анисимовича денег взаймы До завтра. А я продам голубей или боксерские перчатки, что подарил отец в последний приезд, и отдам долг.

— Глупости! — запротестовала Алла. — Ты просто не знаешь Ольги. Если моих денег не хватит, Оля добавит. Да и Гриша мне никогда не откажет. Это же для дела, а он и на стадион и на мороженое всегда дает, даже если я не прошу.

Они еще раз перечитали пространную телеграмму. По их подсчетам, им не хватало восьми рублей.

Ольга дала ребятам денег не на простую, а на срочную телеграмму Когда Алла вернулась с почты, она застала у себя расстроенного Лелюха. От Шуры он узнал о предстоящей поездке.

Сквозь слезы Васька взывал к справедливости. По его несвязным словам получалось, что если бы не он, Василий Лелюх, то и "Три мушкетера" не были бы куплены в букинистическом магазине — это он отстоял книгу от посягательств смахивающего на цыгана жулика, — и дальнейшее разграбление квартиры Проценко не было бы предотвращено. Наконец, кто, как не он, беседовал с московским профессором-криминалистом? Словом, во всем этом деле с розыском пропавших картин Васька отводил себе немаловажную роль… И именно его, столь заслуженного в делах человека, не берут в экспедицию! Где же справедливость?

Рассматривая зареванную толстую Васькину физиономию, Ольга заливалась хохотом. На Ваську это не производило ни малейшего впечатления.

Возмущенная Алла обрушилась на него.

— Кому нужен такой рева, — говорила она, — да еще такой неисправимый враль и хвастун? Я девчонка, а когда я плачу? Когда?

Конечно, так вот, публично, и Васька давно уже не ревел, но он никогда и не был так обижен, как сейчас.

В какие-нибудь несколько минут Алла опровергла все Васькины доводы, и ему ничего не оставалось, как перестать реветь и перейти на просительный тон. Однако и это не помогло. Непримиримая мать-атаманша заявила, что пусть Лелюх сначала исправится, а тогда уж думает о дружбе с настоящими казаками. Ольга продолжала смеяться, и вконец расстроенный Васька вынужден был удалиться.