Хранительница врат - [9]

От этого вопроса настроение у меня портится. Невозможно поверить, чтобы тетя Абигайль и Совет Григори не знали о передвижениях Элис на Равнинах и о том, каким запретным образом она использует свою силу. А если так — значит, это лишь вопрос времени, когда меня призовут в Алтус и заставят вернуть страницы, пока Элис не стала еще сильнее.

Я качаю головой.

— Нет. Хотя, возможно, скоро и мне предстоит путешествие.

Он выпрямляется на стуле.

— Путешествие? Но уж, верно, вы не собираетесь путешествовать в одиночестве?

— Боюсь, что так. Ну, то есть, конечно, со мной будет Соня, и, наверное, нам понадобится провожатый, но в остальном мы будем одни.

— Но… куда вы поедете? Надолго ли?

Я почти ничего не скрываю от Филиппа. Перед смертью отец нанял его, чтобы отыскать недостающие ключи, и он знает о пророчестве больше, чем любой другой — не считая только нашего кучера Эдмунда. Но все равно я не посвящаю его во все подробности — ради его и моей безопасности. Падшие души коварны, сила их безмерна. Они могут изыскать способ, как бы использовать Филиппа в своих целях.

Я улыбаюсь.

— Скажем просто, что это путешествие необходимо и связано с пророчеством и что я вернусь при первой же возможности.

Внезапно он выпрямляется и проводит рукой по волосам, взъерошивая их жестом, исполненным совершенно мальчишеской досады. Сейчас он выглядит совсем молодым, и я потрясенно осознаю: да не так уж он и стар, как мне казалось, несмотря на всю его спокойную уверенность и мудрость, которые напоминают мне об отце.

— Вам и в Лондоне-то находиться опасно, а о подобном путешествии и думать нельзя! — Он выпрямляется. — Вот что. Я еду с вами.

Я прохожу через комнату и беру его руки в свои. Почему-то это совершенно не кажется неприличным или неуместным, хотя с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка, от Джеймса, я ни разу не касалась мужчины.

— Дорогой Филипп, это невозможно. Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать, и вам куда как больше смысла продолжить поиски ключей, пока я займусь другими делами. Помимо того, эту часть пророчества я должна исполнить одна, хотя мне бы очень хотелось, чтобы было иначе. — Я наклоняюсь и, повинуясь внезапному побуждению, провожу тыльной стороной руки по прохладной щеке Филиппа. Такого я и сама от себя не ожидала, однако по тому, как потемнели глаза Филиппа, вижу, что его изумление не чета моему. — Вы так добры, что предложили сопровождать нас. Я прекрасно знаю — вы бы поехали с нами, если бы я согласилась.

Он поднимает руку к щеке. У меня возникает престранное ощущение, будто бы он не слышал ничего, что я сказала после этого краткого прикосновения. Больше он о моем путешествии не заговаривает.

Этой ночью я переношусь в Берчвуд. Я не хочу более попадать в Иномирья, но и покидать их совсем не хочу. София, конечно, разволновалась бы, узнай, что я опять странствую без сопровождения — но мне очень любопытно, как там моя сестра. Хочется хоть краешком глаза взглянуть на ее жизнь.

«И хоть краешком глаза — на Джеймса», — шепчет сердце.

Небо бесконечное, чернильно-черное. Серебристая луна освещает высокие колышущиеся травы в полях. Ветер шуршит в листве деревьев, и я узнаю это зловещее затишье перед грозой, почти зримое потрескивание неминуемых молний, раскаты грома. Впрочем, покуда еще вокруг потусторонне тихо.

Берчвуд-Манор темен и величественен, точно средневековый замок. Отвесные каменные стены поднимаются в ночное небо, и издалека дом кажется совершенно покинутым. Светильники, что прежде горели над парадным входом, угасли, окна в библиотеке темны, хотя по давней традиции лампе на письменном столе отца полагается светить всю ночь.

И вот я уже у входа. Мрамор ступеней леденит босые ноги. Холод пробирается под самую кожу, хотя я словно бы отстранена от всего, нахожусь где-то далеко — так же, как это происходит на Равнинах. В холле негромко тикают дедовские часы. Я поднимаюсь по лестнице, даже сейчас инстинктивно пропуская четвертую, скрипучую, ступеньку.

Как и многое другое в нынешней моей жизни, дом кажется странным и непривычным. Я узнаю все внешние приметы — ветхие старинные ковры, резные перила черного дерева — однако что-то в атмосфере неуловимо переменилось, словно дом сделан уже не из тех камней, дерева и цемента, что окружали меня со дня моего появления на свет.

Темная комната, само собой, находится все там же, в самом конце коридора. Дверь открыта, а изнутри сочится свет.

Я направляюсь туда. Мне не страшно, просто любопытно, ибо я редко оказываюсь на Равнинах без какой-либо определенной цели. Дверь в мою спальню закрыта. В спальни отца и Генри тоже. Теперь для Элис важен лишь один человек — она сама. Наверное, плотно закрытые двери помогают ей не вспоминать, что когда-то мы были одной семьей.

Вот и хорошо. Я храню воспоминания о прошлом и о нашей семье не в темных закоулках моего сердца, а в залитых светом уголках, где все видится таким, каким оно было когда-то.

Я без колебаний переступаю порог Темной комнаты. Законы Совета Григори не позволяют мне обрести зримую форму, даже если бы я и пожелала того, даже стремись я обрести власть над запретными силами, коими, похоже, овладела Элис.