Хранительница тайн - [35]

Лорел заставила себя кивнуть.

– Воды, стакан воды, пожалуйста.

– Что случилось?

Рядом стояла Клэр.

– Ничего, здесь слишком душно.

– Лорел Николсон, я твой агент и, что важнее, твоя старая подруга. Поэтому я жду объяснений.

– Мама, – сказала Лорел, пытаясь совладать с дрожащими губами, – она больна.

– Дорогая моя. – Клэр прикрыла ладонью ее руку.

– Она умирает, Клэр.

– Скажи, что тебе нужно.

Лорел закрыла глаза. Ей были нужны ответы, правда, уверенность в том, что ее счастливая семья, ее детство не были обманом.

– Время, – произнесла она ровно. – Мне нужно время. Времени осталось немного.

Клэр сжала ее руку.

– Считай, оно у тебя есть.

– Но фильм…

– Я обо всем позабочусь.

Подошел Митч со стаканом воды. Пока Лорел пила, он с озабоченным видом топтался на месте.

– Все хорошо? – спросила у нее Клэр, затем обратилась к журналисту: – Еще один вопрос и на сегодня придется закончить. У мисс Николсон запланирована важная встреча.

– Разумеется. – Митч сглотнул. – Надеюсь, я не… меньше всего мне хотелось бы задеть…

– Все в порядке. – Клэр одарила его ледяной улыбкой. – Продолжим?

Лорел поставила стакан и собралась с мыслями. С плеч будто свалился тяжкий груз. Одно она знала твердо: во время войны, когда бомбы падали на Лондон, а его отважные жители днем разбирали завалы, а ночи проводили в ненадежных убежищах, мечтая об апельсинах и проклиная Гитлера – одни, находя в себе мужество, о котором раньше не подозревали, другие, испытывая страх, которого не чаяли испытать, – ее мать была среди них. Ее окружали соседи и друзья, она выменивала продуктовые карточки на яйца, радовалась, если случалось раздобыть новую пару чулок, и однажды ее пути пересеклись с Вивьен и Генри Дженкинс. Подругой, которую ей было суждено вскоре утратить, и мужчиной, которого через много лет предстояло убить.

Что-то ужасное случилось тогда между ними – вот единственное объяснение. И оправдание. Лорел намеревалась выяснить, что именно. Возможно, правда больно ранит ее, но она не отступится.

– Последний вопрос, мисс Николсон. На прошлой неделе мы говорили о вашей матери, Дороти. Она пережила войну, потеряла семью во время бомбежки в Ковентри, после войны вышла замуж за вашего отца и начала все сначала. Вы унаследовали ее стойкость? Не она ли помогла вам добиться успеха?

На этот раз Лорел подготовилась. Она заранее выучила ответ, никакой импровизации.

– Моя мать из тех, кто выживает, несмотря ни на что. Если мне удалось унаследовать хотя бы половину ее мужества, я могу считать себя очень сильной женщиной.

Часть вторая Долли

11

Лондон, декабрь 1940 года

– Полегче, глупая девчонка! – Старая дама со стуком уронила трость на кровать. – Мне обязательно напоминать, что я леди, а не вьючная кобыла, которую нужно подковать?

Долли очаровательно улыбнулась и отодвинулась от греха подальше. Не все в нынешней работе нравилось Долли, но если спросить, что вызывало у компаньонки леди Гвендолен Колдикотт наибольшее отвращение, то это обязанность поддерживать в идеальном состоянии ногти на ногах хозяйки. Еженедельная повинность не доставляла удовольствия обеим, однако выбирать не приходилось, и Долли не жаловалась. (Впрочем, вечером, в гостиной, ее жалобы, украшенные пикантными подробностями, заставляли Китти и остальных девушек плакать от смеха и молить о пощаде.)

– Вот и все, – объявила Долли, засовывая пилку в футляр и стряхивая с рук пыльцу. – Готово.

– Хм.

Леди Гвендолен поправила тюрбан – пепел упал с почти потухшей сигареты, о которой она успела забыть, – и окинула взглядом громаду тела, облаченного в фиолетовый шифон, и крошечные отполированные ступни, которые Долли приподняла для обозрения.

– Надеюсь, что так, – кивнула хозяйка и принялась бурчать про добрые старые времена, когда превосходных камеристок было хоть пруд пруди.

Долли изобразила улыбку и начала прибираться. Она уехала из Ковентри два с лишним года назад, но лишь недавно ее дела пошли в гору. Джимми помог ей найти комнату (в хорошем районе, не то что его собственная) и работу продавщицы в отделе готового платья. А потом началась война, и Джимми ее оставил.

– Люди хотят знать, что происходит на фронте, – объяснял он перед отъездом во Францию. Они сидели у пруда Серпентайн, Джимми запускал бумажный кораблик, Долли задумчиво курила. – Кто-то должен им рассказать.

В тот первый год в Лондоне Долли выпадало не слишком много радостей: любоваться на красиво одетых дам, спешащих мимо универмага «Джон Льюис» в сторону Бонд-стрит, да рассказывать постояльцам пансиона миссис Уайт, как кричал на нее отец, как клялся, что ноги дочери больше не будет на его пороге. Долли упивалась своим бесстрашием, в красках расписывая, как за ней закрылась калитка и как, закинув шарф за плечо, она устремилась к станции, ни разу не оглянувшись. Но позже, скорчившись на узкой кровати в тесной комнатке пансиона, Долли вспоминала, как ушла из дома, и вздрагивала.

Все изменилось после того, как она потеряла работу продавщицы в универмаге. (Глупое недоразумение, она не виновата, что откровенность теперь не в чести, к тому же короткие юбки идут не всем, кто в здравом уме станет с этим спорить?) На помощь пришел доктор Руфус, отец Кейтлин. Когда Долли упомянула о том, что случилось, он вспомнил, что его приятель ищет компаньонку для тетушки.