Хранители времени - [132]

Ну вот. Помяни рыжее, и оно тут же случится.

У Наблюдателя зазвонил телефон. Тревожно, надрывно и как-то истерично. Он подумал и не стал брать трубку, потому что за долгую жизнь выработал отличное чутье на нехорошие звонки. Потом он подумал ещё раз, сменил деловое обличье на домашнее, взял блокнотик с никсами, раскрыл его и погрузился в жизнеописание новых Хранителей, старательно выдерживая характер, хотя с каждой минутой это становилось всё труднее. Работал телефон не на электроэнергии, а на магии, поэтому отключался только ударом молотка по корпусу. Но к столь радикальным мерам хозяин прибегнуть не мог, потому что другие телефоны уже отключил, а «сотворенные» долго не держались.

Протрезвонив без перерыва четверть часа, телефон умолк. Наблюдатель закрыл блокнот и начал отсчёт от десяти. При счёте «три» — Силы Зла никогда не отличались пунктуальностью — в его кабинет влетел черный бумажный самолётик. Он покружил над головой бога, завис в воздухе и с громким «пуфф!» загорелся. Искры дождём посыпались на пол, громоподобный голос зазвучал, казалось, со всех сторон — склонность к дешевым эффектам была бедой Властелинов Зла и Владычиц Боли.

— ТЫ! ТЫ!! ТЫ!!!

— Я, я, я, — Наблюдатель с досадой посмотрел на черные пятна гари, расползавшиеся по дорогущему эльфийскому ковру.

— НЕ СМЕЙ МЕНЯ ПЕРЕДРАЗНИВАТЬ! Я НЕ СТАНУ ЭТОГО ТЕРПЕТЬ! НЕ СТАНУ! НЕ СТАНУ!!!

— Незачем так кричать. Я в первый раз всё прекрасно понял, — меланхолично отозвался Наблюдатель.

— ТЫ ВСЁ ЭТО УСТРОИЛ! Я ЗНАЮ, ЭТО ТЫ! — продолжала надрываться Всетемнейшая. — ТЫ ПРИВОЛОК СЮДА ДВУХ ИДИОТОВ, КОТОРЫЕ ТОЛЬКО И УМЕЮТ, ЧТО ДЕЛАТЬ ГАДОСТИ! ТЫ ХОЧЕШЬ СВЕСТИ МЕНЯ С УМА!!!

— А ты приближаешь меня к тотальной глухоте, но я же не жалуюсь, — проворчал Наблюдатель, разворачивая мятную конфетку и прицельно кидая её себе в рот.

— БОГИ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛИ!!!

— Уже, — со вздохом констатировал Наблюдатель, жуя конфету.

— Я ДОЛГО ТЕРПЕЛА, ДАЖЕ ЖДАЛА! КАК ВИДНО, НАПРАСНО. БОЛЬШЕ ЖДАТЬ Я НЕ НАМЕРЕНА, СЛЫШИШЬ, ЧУДОВИЩЕ, ЧИСЛО НЕСЧАСТЛИВОЕ?!!

Его назвали официальным прозвищем. Дело плохо, заключил Наблюдатель и развернул вторую конфету.

— НАДО ПОГОВОРИ-И-ИТЬ! — нервная Владычица сорвалась на визг. — СНИМИ ТРУБКУ! НЕМЕДЛЕННО! ИНАЧЕ Я…

— Что? — неподдельно заинтересовался бог.

— Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ!!! — фея окончательно решила обосноваться на ультразвуковых частотах.

Наблюдатель вытаращил глаза, попытался что-то сказать, и коварная конфета немедленно скользнула ему не в то горло. Надрывно кашляя и проклиная несовершенство человеческой анатомии, бог через силу выдавил:

— К-кху-да?

— АХ, ТЫ ТАК, ДА? ТЫ ТАК?! ТАК, ЗНАЧИТ?!! — из пламени, пожиравшего письмецо, послышались громкие булькающие звуки, словно кто-то отхлебывал вино прямо из горлышка, а потом Владычица спокойно, без истерических интонаций провинциальной актрисы, продолжила: — ИЛИ Я СОТРУ С ЛИЦА ИСТОКА ДВА… НЕТ, ЧЕТЫРЕ ГОРОДА. И НАЧНУ С КОСТЯПОЛЯ. ВОЗЬМИ ТРУБКУ, РЫЖИЙ.

Самолётик рассыпался искрами, наползавшие тени смущённо сжались и отступили. Наблюдатель одним движением бровей реанимировал ковер и задумался. Не то, чтобы ему было жалко назойливых смертных — парой тысяч больше, парой меньше — но в Костяполе находилась таверна, где подавали отличное тёмное пиво и копченые колбаски. А он очень любил тёмное пиво и колбаски.

«Как много девушек на свете — Наташек, Олечек, Марин, как много городов на свете, но «Пьяный гиппогриф» — один»… — Наблюдатель вздохнул и снял трубку вновь забренчавшего телефона.

— Смольный на п'оводе, — буркнул он, вытаскивая из воздуха фуражку с алым бантиком.

— Папа? — неуверенно спросил звонкий детский голосок.

Ножки стула подломились. Наблюдатель неуклюже свалился на пол, не выпуская из рук трубки и судорожно пытаясь припомнить, с кем он, где и когда в последние десять лет, но тут же понял, что это непосильная задача. «Опять? За что?!» — в отчаянии воззвал он к небу, и Высшие сферы равнодушно отозвались: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети… И какой восьмеричной свёртки он тут делает? (в сторону, удивлённо) Сейчас же не новая эра? Короче, вали давай, болезный!»

«Давай» переехал трамвай, — отключаясь, злобно подумал Наблюдатель, поднялся и потёр ушибленные места нарочно выращенными щупальцами. — Созданье Сил великих погибает, а они!.. Сэхримнирова печёнка, кто же, кто?! Тролли и цверги, если это опять сын, не дождаться мне даже восьмеричной свёртки, погонят в великаны… Вдоль всей земли пойдут стенанья, слезы, стон — и я паду, отвергнутый богами. Ребята, поднимите третий тост за тех, кто никогда не будет с вами…»

Он всхлипнул, упиваясь жалостью к себе, и его вдруг осенило.

Наблюдатель мягко улыбнулся, превратил обломки обратно в стул и, усевшись поудобнее, голосом диктора Левитана произнес:

— В Москве-Узловой — два часа дня. В Твердыне-на-Круче — четыре склянки. В Кар-ан-тайолле — тиль и три четверти. Во Вратах Одирны — десять жбанов. В деревне Гадюкино — полночь.

— Чего? — знакомым голосом растерялась трубка.

Улыбка Наблюдателя стала ещё мягче. Он был честен (по-своему), благороден (время от времени), справедлив (к тем, кто этого заслуживал), и ни когда не отказывался поучаствовать в шутке… но шутить над ним было — что поджигать динамит. Впрочем, во все времена находились личности, которые трудностей не боялись, а там, где их не водилось — создавали. Наблюдатель первым (что не доказуемо, то не наказуемо) ссору никогда не начинал, а ядовитым его язык называли только недруги. Друзья помалкивали.