Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли - [9]

День двигался к вечеру, танцы продолжались и, что удивительно, энергии становилось только больше. В шатер вошли семьи танцующих и принесли им еду. Затем вошли семьи художников, и забрали еду — она предназначалась им в качестве вознаграждения за роспись. Я мог представить, каким искушением это было для танцоров, несколько дней до этого проживших без еды и воды — смотреть на сочные арбузы и прочие яства. Это было всего лишь одним из испытаний для них.

Мне было лестно, что Медвежье Сердце попросил меня помочь его семье вынести еду, поднесенную для него. Такой же честью для меня было разрешение на общих со всеми правах войти в шатер. Время от времени старейшины и танцоры обращались к племени с обетами или посланиями.

Один пожилой человек выполнял обет сына, умершего два года назад. Ранний уход из жизни помешал ему выполнить обычный долг и принять участие в танце — минимум четыре раза за всю жизнь. Отец делал это за него. Другой танцор обратился к нам со словами:

— Я не сильно говорю по-английски. Я старый больной человек, всю жизнь говоривший на языке шайенов. Но сегодня молодые люди все меньше и меньше учат этот язык, так что я скажу на английском...

Послание его было двойственным: чтобы молодые смогли понять его, он говорил по-английски, но его печалило то, что его родной язык постепенно забывается людьми племени.

Когда солнце вошло в зенит, танец и звуки музыки усилились до предела. Внезапно танцующие покинули шатер, а затем вошли в него снова с четырех направлений. Они стояли в центре, играя на свирелях, и семьи приходили и забирали участников ритуала оттуда. Физический танец закончился, но духовный танец продолжал свое движение. Мы вернулись в лагерь, и Медвежье Сердце накинул мне на плечи пендлтонское шерстяное одеяло в зеленую, синюю и красную полоски.

— Теперь ты мой племянник, — объявил он. Мы крепко обнялись, у меня дрожало сердце. — Теперь у тебя много родственников.

К нам подошла пожилая шайенская женщина. Сквозь длинные ее волосы пробивалась седина, но на лице сияла молодая улыбка.

— Это моя мать, — сказал Медвежье Сердце. Я почему-то сразу понял, что он говорит о приемной матери. — Теперь она твоя бабушка.

Женщина кивнула и улыбнулась. Наконец я понял, что меня здесь принимают — целиком и полностью.

Ко мне подошел ее сын, мой новый дядя, которого звали Твердой Ногой из-за хромоты. Мы разговаривали. Он рассказал, что в Таосе, в Нью-Мексико, есть место, которое мне обязательно стоит посетить. Там жила многочисленная община индейцев, среди которых было немало искателей вроде меня. Он спросил, могу ли я отвезти его туда. Я сам удивился тому, как быстро я согласился. Медвежье Сердце поддержал эту идею, но просил меня на обратном пути заглянуть к нему и побыть некоторое время.

Мы прощались долго, с объятиями и слезами. Эти четыре дня навсегда останутся в моем сердце. Для меня присутствие на том празднике жизни было довольно серьезным испытанием. И я знал, что для Медвежьего Сердца это было не легче — он рисковал, приглашая иноземца на церемонию, скрытую от посторонних глаз. Он стал для меня мостом, соединившим мою жизнь с жизнью коренных американцев, он помог мне понять их культуру и образ жизни, помог встать на путь просветления. При этом многие индейцы неоднозначно воспринимали роль, которую он взял на себя.

Я выехал с моим новым дядей под вечер, становилось неожиданно холодно, а печка в моем автомобиле, как назло, была неисправна. Я укрыл ноги полосатым шерстяным одеялом, и мы начали пробираться сквозь ночной туман Оклахомы дальше на запад.

Глава 3 Учения Таоса

— Знаешь, я вот тут рядом с тобой еду, а ты меня всю дорогу игнорируешь, — угрюмо причитал Твердая Нога, пока мы ехали в Таос. Я, как обычно, за рулем думал о каких-то отвлеченных, далеких вещах. — Ты думал, что я сплю, а я все это время пытался понять тебя, — не унимался он. — Я думаю, ты слишком глубоко засел здесь (он пальцем коснулся моей головы), а здесь тебя давненько не бывало (он ткнул мне в грудь в области сердца).

Твердая Нога рубил с плеча:

— Ты еще ребенок. Тебе нужно многое понять о нашем образе жизни. — И затем, словно добивая меня, добавил: — Если ты можешь чему-то научить меня, я не отстану от тебя до самой Флориды!

После небольшой паузы, когда я уже все проглотил, он смягчился.

— Я уже многим вроде тебя помог понять нашу жизнь. Сейчас я шайенский пес войны, но до этого был одним из первых хиппи.

Он улыбнулся. Я взглянул на него, улыбнувшись в ответ. Его замечания относительно меня хотя и были немного странными, но он постарался высказать их в конструктивном ключе.

Твердая Нога на собственном примере научил меня кое-чему еще: как преодолевать дискомфорт. Автомобиль «фольксваген „Жук“», мягко говоря, не очень подходит для людей с ослабленной ногой и многочисленными травмами бедра, полученными как раз в результате автокатастрофы. На его точеном коричневом лице часто возникало выражение боли, особенно когда он садился в машину или выходил из нее, но он ни разу не жаловался на это. В конце концов, он был «псом войны».

В Таосе Твердая Нога принялся доказывать мне, что когда-то он и вправду был «первым хиппи». Он организовал мне экскурсию по не-индейским сообществам, основанным на местных традиционных учениях, провел меня по местам, которые несколько лет назад окрестили «хипповскими общинами». В некоторых общинах люди строили сооружения в духе пуэбло и коммунальные комнаты в стиле кива. В одной общине, однако, люди пользовались парником — не очень-то традиционным сооружением — для выращивания марихуаны. Следует отметить, что получалось у них это хорошо.