Хранитель забытых тайн - [40]

— Господи, да это же Дженни Дорсет! Бедняжка Дженни Дорсет!

ГЛАВА 12

Вторая неделя осеннего триместра

— Зубрила, — добродушно улыбаясь, сказал Дерек Гудмен, — это болван, который постоянно что-то учит. Придурок — это идиот и надоедала, а умник — это полный дегенерат, обычно из тех, кто возится с пробирками и калькуляторами, но если ты с утра до вечера киснешь в библиотеке, тебя тоже могут назвать умником.

Он неторопливо отхлебнул из кружки.

— Интересно? Хотите узнать еще что-нибудь из нашего сленга?

— Для начала хватит, — улыбнулась Клер.

Они сидели в пабе «Игл», за столиком у самого окна с видом на церковь Святого Бенета, построенную еще до вторжения в Англию норманнов. Вокруг церкви, словно кривые зубы, из густой травы вкривь и вкось торчали несколько почерневших от времени могильных камней.

— Жаль. Я надеялся потрясти вас своим богатым словарным запасом. Мне было четырнадцать, когда после нескольких лет отсутствия мы снова вернулись в Англию, и я с трудом понимал, о чем говорят вокруг. Тогда я взял и составил целый список жаргонизмов. Например, глагол «кирять» значит «выпивать спиртные напитки», чем, между прочим, мы сейчас с вами занимаемся. Я определенно был тогда зубрилой, боюсь, и умником тоже.

Клер засмеялась. Она и представить себе не могла, что Дерек Гудмен, большой ученый, человек культурный и интеллигентный, может быть таким простым и забавным. Ей нравился его юмор, проникнутый самоиронией, и он оказался куда более открытым человеком, чем ей подумалось во время их первой встречи. Может, на первое впечатление повлияло ее предубеждение против всех красавцев мужчин: она считала их, как правило, людьми несерьезными, эгоистичными и ограниченными. Но разве у мужчин нет точно такого же предубеждения против красивых женщин? Нет, так судить о людях неблагородно да и необъективно, а ведь она всегда гордилась именно благородством и объективностью своих суждений. Ведь видно, что открытое обаяние Дерека Гудмена — его естественная черта, а внешность его — лишь часть его весьма привлекательной натуры.

— Вы росли не в Англии?

— Ну, скажем так, не совсем. Мой отец был дипломатом. Мы жили в восьми странах, пока нам с братом не исполнилось десять лет. Главным образом в Европе, и в Восточной, и в Западной. За исключением одного года, когда отец поссорился с премьер-министром и нас заслали в Папуа — Новую Гвинею.

Клер заглянула в его удивительные голубые глаза.

— Я знаю, что значит быть чужаком в незнакомой стране, — сказал он, — Вам ведь тоже непросто здесь приходится, верно?

— Да нет, в общем, нормально, — ответила Клер.

Она проговорила эти слова с достоинством, но в глубине души понимала, что он прав: она здесь довольно одинока. Если бы не Ходди, ей не с кем было бы даже словом перемолвиться. Во всяком случае, среди равных ей по положению.

— Если не считать доктора Хамфриз-Тодда, вы, пожалуй, единственный человек, который отнесся ко мне дружелюбно.

Дерек от души рассмеялся. Клер это даже слегка задело.

— Простите, я не над вами смеюсь, — пояснил он, — Просто все делают одну и ту же ошибку. Не волнуйтесь, и я в том числе. Когда я впервые попал в Кембридж, то подумал: «Что за прелестный, тихий университетский городок. Такой оригинальный и такой милый». Так оно и есть, на поверхности, но тишина этого города обманчива. Если заглянуть поглубже, то увидишь, что университетский город Кембридж — это болото, в котором кишат чудовища, эти преподаватели и ученые, которые только и делают, что день и ночь плетут друг против друга коварные интриги. Это сущий змеиный питомник, здесь царит зависть и подозрительность, злоба и взаимная неприязнь, недовольство и кровные обиды, мания преследования и паранойя, жесткое соперничество и подсиживание, похоть, жадность и зависть, в сочетании с благороднейшим занятием лизания у начальства сами знаете какого места. Но лучше уж я помолчу. Еще напугаю вас, чего доброго, и вы броситесь паковать чемоданы.

Он снова засмеялся, потом сделал комически-серьезное лицо.

— Добро пожаловать в Кембридж, доктор Донован, — торжественно произнес он, — Вам наверняка здесь очень понравится.

С удовольствием уплетая обед, они рассказали друг другу немного о себе. У Дерека прошлое оказалось куда интересней. Со своим папашей-дипломатом он уже к четырнадцати годам успел побывать в двенадцати странах. Умел говорить на восьми языках, правда, он потом поправился и снизил цифру до семи с половиной, поскольку его сербохорватский был «не на высоте». Обе свои книги он писал легко, но признался, что без труда они дались ему лишь потому, что, выйдя на интересную тему, он просто не может остановиться. Послушаешь его, так писать книга для него столь же естественно, как и дышать. Клер призналась, что ее собственная диссертация потребовала от нее немалых усилий.

— Я слышал, что в Венеции у вас был успех, — заметил он. — Поучили Эндрю Кента, как надо читать лекции.

— Не совсем так. Просто он попросил меня прочитать лекцию вместо него, вот и все.

— Наверное, вам было что сказать, иначе не попросил бы и мы с вами не сидели бы сейчас здесь.

Дерек улыбнулся и покачал головой.